«Я прямо из вуза попал в космическую энергетику, был распределен в Физико-энергетический институт, и, по сути дела, большая часть моей научной жизни прошла там.
Все, что ядерное летало в космосе, разрабатывалось под научным руководством ФЭИ. Хотя участвовали в этом многие организации, даже, допустим, Институт вечной мерзлоты. Его специалисты трудились над созданием резинового уплотнителя, который может работать при ‒50 °C.
Так вот, если мы обратимся к истокам космической энергетики, Соединенные Штаты запустили в космос первый реактор, но не совсем удачно. Это была установка SNAP-10А. Она проработала всего 43 дня и была заглушена, перестала существовать из-за поломки на борту.
Мы, конечно, узнали, что у них возникли проблемы. Несмотря на то что все работы были секретные, информация так или иначе просачивается, какой-то информационный поток существует. Ведь тогда была гонка. Параллельно шли разработки, и мысли примерно одинаковые приходили людям в разных странах. При этом нельзя сказать, что кто-то плохо делает свое дело, а кто-то хорошо. Как могут, работают все. Ученые всегда выкладываются полностью: все знания пытаются вложить в объект.
У нас первой установкой для космоса, где был опробован принцип преобразования ядерной энергии в электрическую, стала „Ромашка". Следующая установка — БЭС — бортовая электростанция мощностью 5 киловатт брутто. Эта установка разрабатывалась специально для спутника морской космической разведки и целеуказания. За период с 1970 по 1987 год было проведено более 30 запусков этой установки. Потом в мире был введен запрет на применение подобных систем на низких орбитах.
Потому что был случай: одна из наших установок сошла с орбиты и сгорела над Канадой. Несмотря на то что инцидент случился над тундрой, где практически нет населения, Советский Союз вынужден был заплатить неустойку, пусть и сравнительно небольшую — несколько сотен тысяч долларов. Но все осознали, что может возникнуть и более серьезная ситуация, скажем, над Парижем. И ввели запрет.
Уникальная установка совсем иной конструкции — „Топаз". Это аббревиатура: „термоэмиссионный опытный [реактор] с преобразованием в активной зоне". В „Топазе" тепловыделяющий элемент совмещен с электрогенерирующим. Это реактор исключительный, такого ни у кого больше не было и нет до сих пор. Китайцы очень стараются сейчас сделать такой реактор, но у них не получается.
И у американцев не получилось, они нас очень хвалили за него. И выражали сожаление, что не успели в термоэмиссии разобраться. В США даже присудили очень престижную премию за успехи в разработке и создании космических систем двоим нашим специалистам: Виктору Яковлевичу Пупко и Юрию Михайловичу Грязнову.
Нам удалось испытать два „Топаза". Оба испытания прошли успешно, все, что нужно, было отработано. Но это происходило буквально накануне введения запрета.
За время реализации Атомного проекта СССР было предложено много интересных концепций ядерных установок для космоса. Какие-то удалось воплотить, многие остались на бумаге.
Конечно, сегодня в дальнем космосе без ядерных источников не обойтись. Для задач, которые ставятся сейчас и особенно для тех, которые еще будут поставлены — когда будут создаваться фабрики и заводы в космосе, — понадобится много энергии. Создание производств в космосе — хотя бы выше тысячи километров — способно обеспечить совершенно другие характеристики изделий. Например, в условиях микрогравитации, в космосе, можно вырастить идеальный кристалл. А на Земле больше 80 миллиметров в диаметре не получается.
При этом пилотируемые летательные аппараты с космическим реактором пока выглядят сомнительно. Есть программа полета на Марс. Там проблема в том, что нужно очень много топлива. Исследовались различные возможности, но лететь „верхом на реакторе" никто не хочет. То есть можно взять реактор — это бесконечный запас энергии, — но при этом радиационная обстановка на борту определяться будет не космосом, а ядерным реактором.
Так что оптимальной представляется такая схема: установка с ядерным реактором летит в беспилотном режиме, тащит за собой большое количество топлива, топливных станций, и расставляет их на пути. А потом летит корабль: подруливает, заправляется и движется дальше. Нужно такие станции поставить на орбитах, чтобы к ним можно было пристыковаться и заправиться, а лететь на обычной химии, с дублированием всех систем.
Есть даже проекты создания таких заправок на лунной базе. С Луны стартовать значительно дешевле, чем с Земли, у нее в шесть раз меньше g. То есть на Земле все собирается, заправляются баки, потом пристыковываются к установке с ядерным реактором, но полет проходит в автоматическом режиме, то есть без пилота.
То, что я описываю, — не фантастика. И американцы, и мы рассматривали подобные концепции. И в принципе пришли к выводу, что возможности для их реализации есть. Но есть ли необходимость? Пока что исследование космоса, кроме знаний, человечеству ничего не дает. У нас еще много задач на Земле, нам не до Марса. Но если нашим потомкам придется улетать с Земли по какой-то причине, то на Марс — эта планета ближе всего к нашей. Необычное сегодня — обычное завтра.
В заключение хочу рассказать вот о чем. Когда я был заместителем директора ФЭИ в 1990-х годах, мы дружили с американцами. Институт США и Канады организовал совместное обучение уровня top level в школе бизнеса университета Пеппердайна в Калифорнии. Я эту школу закончил. Там в основном шел разговор о коммерциализации. Там были курсы, мастер-классы, игры проводились. В конце они устроили встречу с американскими миллиардерами. По-моему, три человека приезжали.
Я оказался в компании с Расселлом. Он меня спросил: „Какие у вас самые большие проблемы?" Я ему говорю: „У нас идей много, а денег нету". Он сказал фразу, которую я запомнил: „Молодой человек, денег в мире гораздо больше, чем идей, за которые эти деньги можно заплатить"».