Тренды: январь-февраль 2017
Корректировка энергетического курса США; рестарт быстрой программы Японии; вердикт в пользу собственников АЭС Германии; директива о диверсификации как право доступа на новые рынки; японские аппетиты на индийском рынке.
Фото: ИТАР-ТАСС, EnBW/Uli Deck
СТРАТЕГИЯ
Смена власти в США повернет старые проблемы АЭС новыми гранями
Перестановки в федеральной власти США создают благоприятные условия для корректировки энергетического курса, в том числе в вопросах атомной энергетики.
Существенное изменение расклада сил в Вашингтоне (под контролем республиканцев оказался не только Белый дом, но и обе палаты Конгресса) дает шанс противникам энергетической политики прежней администрации взять реванш в ряде вопросов или провести ранее не реализованные решения. В ближайшем будущем, очевидно, следует ожидать всплеска активности отраслевых лоббистов.
В вопросе о необходимости сохранения и развития атомной энергетики между двумя ведущими партиями США антагонистических противоречий нет: для республиканцев и демократов характерно конструктивное отношение к отрасли в целом, соответствующее благосклонному настрою основной массы электората.
Водораздел разногласий по некоторым частным вопросам проходит скорее между регионами, имеющими различные интересы, чем строго между партиями. Это проявляется, например, в вопросах обращения с РАО и ОЯТ: при Бараке Обаме возобладала линия противников проекта строительства общенационального могильника ОЯТ и ВАО в Юкка-Маунтин, со сменой же власти не исключен частичный реванш сторонников проекта (их среди республиканцев больше).
Но в целом ни Демократическая, ни Республиканская партии не против развития атомной энергетики как таковой, они не раз принимали в Конгрессе консенсусные решения, например, по вопросам разработки и внедрения инновационных ядерных технологий, изменения стандартов безопасности, выделения бюджетных ассигнований и так далее.
Подразумеваемая новым главой государства Дональдом Трампом стратегия стимулирования реального сектора экономики США, если она будет воплощена в жизнь, может оказаться полезной для осуществления некоторых атомных проектов, внедрения результатов НИОКР. Однако в ряде смежных вопросов, косвенно, но чувствительно затрагивающих атомную энергетику, новая администрация может занять не столь благоприятную позицию, как при Обаме.
Это касается, к примеру, проблем развития конкурирующих с АЭС энергоисточников или вопросов изменения климата. В последнюю четверть века республиканцы в Белом доме и Конгрессе традиционно особо чутко относились к интересам нефтегазовой отрасли — как во внутренней, так и во внешней политике.
По примечательному совпадению, номинанты Дональда Трампа на ряд важнейших государственных постов, от которых будет зависеть развитие американской энергетики, тесно связаны именно с этим сектором: на должность министра энергетики новый президент США выдвинул бывшего губернатора штата Техас (крупнейшего региона нефтедобычи) Рика Перри, а на место госсекретаря — главу Exxon-Mobil Рекса Тиллерсона. Новый хозяин Белого дома и представители его команды не скрывают намерения стимулировать расширение добычи и использования углеводородов в США, сняв ряд установленных прежде ограничений.
Новые приоритеты намечаются и в отношении климата: Трамп обещал уже в самом начале своего правления отменить ключевые инициативы администрации Обамы в сфере ограничения парниковых выбросов (в том числе «План действий по климату», принятый в 2015 году Федеральным агентством защиты окружающей среды) и отказаться от ряда обязательств США в рамках международных программ, включая недавно вступившее в силу Парижское соглашение по климату.
Изменение приоритетов может привести к усилению уже проявившегося тренда, который сильно беспокоил атомную отрасль США: укреплению в энергобалансе позиций газовой генерации, теснящей ядерную, особенно в регионах с дерегулированным рынком электроэнергии. Более того, Трамп обещал прекратить притеснение угля, что может приостановить быстрый регресс угольной генерации (другого конкурента АЭС), наблюдавшийся в США в нынешнем столетии.
При Обаме американское атомное лобби немного ближе, чем прежде, подошло к осуществлению давней мечты: получить такие же экономические преференции, как и распределенные ВИЭ, что помогло бы значительно повысить конкурентоспособность атомных станций, особенно на дерегулированных рынках электричества. Это отчасти удалось в отношении проектов строительства новых объектов, но представители отрасли рассчитывали распространить такой подход на десятки действующих АЭС.
Провозглашенная Трампом линия направлена в противоположную сторону — на смягчение обязательных требований в отношении парниковых выбросов, что потенциально девальвирует роль атомных станций как важнейшего низкоэмиссионного источника энергии в США. Укрепление конкурирующей тепловой генерации усугубит эту проблему. Так что в каком-то отношении новая администрация может оказаться для американской атомной энергетики менее удобной, чем прежняя.
Существенное изменение расклада сил в Вашингтоне (под контролем республиканцев оказался не только Белый дом, но и обе палаты Конгресса) дает шанс противникам энергетической политики прежней администрации взять реванш в ряде вопросов или провести ранее не реализованные решения. В ближайшем будущем, очевидно, следует ожидать всплеска активности отраслевых лоббистов.
В вопросе о необходимости сохранения и развития атомной энергетики между двумя ведущими партиями США антагонистических противоречий нет: для республиканцев и демократов характерно конструктивное отношение к отрасли в целом, соответствующее благосклонному настрою основной массы электората.
Водораздел разногласий по некоторым частным вопросам проходит скорее между регионами, имеющими различные интересы, чем строго между партиями. Это проявляется, например, в вопросах обращения с РАО и ОЯТ: при Бараке Обаме возобладала линия противников проекта строительства общенационального могильника ОЯТ и ВАО в Юкка-Маунтин, со сменой же власти не исключен частичный реванш сторонников проекта (их среди республиканцев больше).
Но в целом ни Демократическая, ни Республиканская партии не против развития атомной энергетики как таковой, они не раз принимали в Конгрессе консенсусные решения, например, по вопросам разработки и внедрения инновационных ядерных технологий, изменения стандартов безопасности, выделения бюджетных ассигнований и так далее.
Подразумеваемая новым главой государства Дональдом Трампом стратегия стимулирования реального сектора экономики США, если она будет воплощена в жизнь, может оказаться полезной для осуществления некоторых атомных проектов, внедрения результатов НИОКР. Однако в ряде смежных вопросов, косвенно, но чувствительно затрагивающих атомную энергетику, новая администрация может занять не столь благоприятную позицию, как при Обаме.
Это касается, к примеру, проблем развития конкурирующих с АЭС энергоисточников или вопросов изменения климата. В последнюю четверть века республиканцы в Белом доме и Конгрессе традиционно особо чутко относились к интересам нефтегазовой отрасли — как во внутренней, так и во внешней политике.
По примечательному совпадению, номинанты Дональда Трампа на ряд важнейших государственных постов, от которых будет зависеть развитие американской энергетики, тесно связаны именно с этим сектором: на должность министра энергетики новый президент США выдвинул бывшего губернатора штата Техас (крупнейшего региона нефтедобычи) Рика Перри, а на место госсекретаря — главу Exxon-Mobil Рекса Тиллерсона. Новый хозяин Белого дома и представители его команды не скрывают намерения стимулировать расширение добычи и использования углеводородов в США, сняв ряд установленных прежде ограничений.
Новые приоритеты намечаются и в отношении климата: Трамп обещал уже в самом начале своего правления отменить ключевые инициативы администрации Обамы в сфере ограничения парниковых выбросов (в том числе «План действий по климату», принятый в 2015 году Федеральным агентством защиты окружающей среды) и отказаться от ряда обязательств США в рамках международных программ, включая недавно вступившее в силу Парижское соглашение по климату.
Изменение приоритетов может привести к усилению уже проявившегося тренда, который сильно беспокоил атомную отрасль США: укреплению в энергобалансе позиций газовой генерации, теснящей ядерную, особенно в регионах с дерегулированным рынком электроэнергии. Более того, Трамп обещал прекратить притеснение угля, что может приостановить быстрый регресс угольной генерации (другого конкурента АЭС), наблюдавшийся в США в нынешнем столетии.
При Обаме американское атомное лобби немного ближе, чем прежде, подошло к осуществлению давней мечты: получить такие же экономические преференции, как и распределенные ВИЭ, что помогло бы значительно повысить конкурентоспособность атомных станций, особенно на дерегулированных рынках электричества. Это отчасти удалось в отношении проектов строительства новых объектов, но представители отрасли рассчитывали распространить такой подход на десятки действующих АЭС.
Провозглашенная Трампом линия направлена в противоположную сторону — на смягчение обязательных требований в отношении парниковых выбросов, что потенциально девальвирует роль атомных станций как важнейшего низкоэмиссионного источника энергии в США. Укрепление конкурирующей тепловой генерации усугубит эту проблему. Так что в каком-то отношении новая администрация может оказаться для американской атомной энергетики менее удобной, чем прежняя.
ТЕХНОЛОГИИ
Япония начнет быструю программу заново
Накануне нового 2017 года Япония решила внести существенные изменения в свою программу развития реакторов на быстрых нейтронах, призванную обеспечить к середине текущего столетия возможность воспроизводства ядерного топлива, сжигание младших актинидов и сокращение объема РАО.
На протяжении последней четверти века в центре этой программы был реактор «Монжу», построенный в начале 1990-х годов на площадке в районе города Цуруга, ныне принадлежащей государственной исследовательской организации JAEA. Крупнейший в истории японской атомной отрасли быстрый реактор электрической производительностью 246 МВт задумывался как предпоследняя ступень перед коммерциализацией быстрых технологий — созданием экономически эффективных конструкций промышленного уровня мощности. Он должен был принять эстафету предыдущих ключевых проектов НИОКР в этой области: заработавшей в 1967 году в Токаймуре исследовательской критсборки на быстрых нейтронах FCA и пущенного в 1977 году на площадке Оараи экспериментального быстрого реактора «Джойо».
Однако «Монжу» преследовали хронические неудачи: реактор, физпуск которого состоялся в апреле 1994 года, никогда не выходил на проектную мощность и за все прошедшие годы проработал в общей сложности лишь около 250 дней. Большая часть этого срока приходится на первые полтора года. 8 декабря 1995 года, в результате серьезной течи натрия из второго контура и последовавшего пожара, РУ была остановлена. Простой затянулся почти на 15 лет. После повторного пуска 6 мая 2010 года «Монжу» проработал с перерывами до 26 августа 2010 года, когда произошло падение в реактор части перегрузочной машины. С тех пор работа РУ не возобновлялась, несмотря на проведенный в последующие годы ремонт и устранение последствий инцидента.
После аварии в 2011 году на АЭС «Фукусима-1» правительство рассматривало различные варианты полного отказа Японии от ядерной энергетики, сворачивания быстрой программы и замены перспективной концепции замкнутого ЯТЦ на открытый ядерно-топливный цикл с прямым захоронением ОЯТ и ВАО. Тем не менее энергетическая стратегия, принятая следующим правительством Японии в 2014 году, предусматривала продолжение программы создания быстрых реакторов. Однако власти с тех пор так и не смогли сформулировать четкий план действий в этой области, в том числе определить судьбу «Монжу».
Одно время правительство склонялось к продолжению исследований с использованием этого реактора, но в конце декабря 2016 года было объявлено о решении не возобновлять его работу и вывести из эксплуатации. Важную роль в этом сыграла проведенная оценка расходов: согласно ей, чтобы соответствовать «постфукусимским» стандартам безопасности, необходимо, как сообщил Японский форум атомной индустрии (JAIF), инвестировать в проект 540 млрд йен ($4,6 млрд). Такие капвложения, вкупе с операционными расходами и затратами на бэкенд (еще несколько миллиардов долларов), делают эту овчинку не стоящей выделки.
В конце концов Токио счел более целесообразным перейти сразу к следующей стадии быстрой программы — разработке новой опытно-промышленной РУ на быстрых нейтронах, опираясь на опыт эксплуатации реактора «Джойо» и активное участие (особенно с 2014 года) в проекте создания реактора ASTRID, осуществляемом под эгидой французского Комиссариата по атомной и альтернативным источникам энергии (CEA).
В Японии прототип коммерческого быстрого реактора с натриевым охлаждением создавался под координацией MHI. Принципиально иные быстрые концепции предложили Центральный исследовательский институт электроэнергетики, университет Васэда, Токийский институт технологий.
Основные моменты новой японской быстрой программы предполагается наметить в начале 2017 года, а окончательный план действий должен быть утвержден в 2018 году. Таким образом, после многолетней стагнации быстрой программы Япония начнет ее едва ли не с чистого листа.
На протяжении последней четверти века в центре этой программы был реактор «Монжу», построенный в начале 1990-х годов на площадке в районе города Цуруга, ныне принадлежащей государственной исследовательской организации JAEA. Крупнейший в истории японской атомной отрасли быстрый реактор электрической производительностью 246 МВт задумывался как предпоследняя ступень перед коммерциализацией быстрых технологий — созданием экономически эффективных конструкций промышленного уровня мощности. Он должен был принять эстафету предыдущих ключевых проектов НИОКР в этой области: заработавшей в 1967 году в Токаймуре исследовательской критсборки на быстрых нейтронах FCA и пущенного в 1977 году на площадке Оараи экспериментального быстрого реактора «Джойо».
Однако «Монжу» преследовали хронические неудачи: реактор, физпуск которого состоялся в апреле 1994 года, никогда не выходил на проектную мощность и за все прошедшие годы проработал в общей сложности лишь около 250 дней. Большая часть этого срока приходится на первые полтора года. 8 декабря 1995 года, в результате серьезной течи натрия из второго контура и последовавшего пожара, РУ была остановлена. Простой затянулся почти на 15 лет. После повторного пуска 6 мая 2010 года «Монжу» проработал с перерывами до 26 августа 2010 года, когда произошло падение в реактор части перегрузочной машины. С тех пор работа РУ не возобновлялась, несмотря на проведенный в последующие годы ремонт и устранение последствий инцидента.
После аварии в 2011 году на АЭС «Фукусима-1» правительство рассматривало различные варианты полного отказа Японии от ядерной энергетики, сворачивания быстрой программы и замены перспективной концепции замкнутого ЯТЦ на открытый ядерно-топливный цикл с прямым захоронением ОЯТ и ВАО. Тем не менее энергетическая стратегия, принятая следующим правительством Японии в 2014 году, предусматривала продолжение программы создания быстрых реакторов. Однако власти с тех пор так и не смогли сформулировать четкий план действий в этой области, в том числе определить судьбу «Монжу».
Одно время правительство склонялось к продолжению исследований с использованием этого реактора, но в конце декабря 2016 года было объявлено о решении не возобновлять его работу и вывести из эксплуатации. Важную роль в этом сыграла проведенная оценка расходов: согласно ей, чтобы соответствовать «постфукусимским» стандартам безопасности, необходимо, как сообщил Японский форум атомной индустрии (JAIF), инвестировать в проект 540 млрд йен ($4,6 млрд). Такие капвложения, вкупе с операционными расходами и затратами на бэкенд (еще несколько миллиардов долларов), делают эту овчинку не стоящей выделки.
В конце концов Токио счел более целесообразным перейти сразу к следующей стадии быстрой программы — разработке новой опытно-промышленной РУ на быстрых нейтронах, опираясь на опыт эксплуатации реактора «Джойо» и активное участие (особенно с 2014 года) в проекте создания реактора ASTRID, осуществляемом под эгидой французского Комиссариата по атомной и альтернативным источникам энергии (CEA).
В Японии прототип коммерческого быстрого реактора с натриевым охлаждением создавался под координацией MHI. Принципиально иные быстрые концепции предложили Центральный исследовательский институт электроэнергетики, университет Васэда, Токийский институт технологий.
Основные моменты новой японской быстрой программы предполагается наметить в начале 2017 года, а окончательный план действий должен быть утвержден в 2018 году. Таким образом, после многолетней стагнации быстрой программы Япония начнет ее едва ли не с чистого листа.
ЭКОНОМИКА
Энергокомпании ФРГ добились смягчения последствий закрытия АЭС
В декабре Федеральный конституционный суд Германии постановил, что владельцы атомных станций вправе рассчитывать по меньшей мере на частичную финансовую компенсацию за досрочное закрытие в 2011 году ряда ядерных энергоблоков по решениям властей ФРГ.
Три компании, затронутые подобными решениями и подавшие ранее соответствующие судебные иски: RWE, Vattenfall и E. On — сделали приветственные заявления по поводу вердикта суда, подчеркивая значимость прецедента хотя бы ограниченного финансового возмещения за реализацию 13-й поправки в Закон об атомной энергии ФРГ, принятой 31 июля 2011 года и легитимизировавшей закрытие АЭС.
Решение суда касается прежде всего инвестиций в поддержание и модернизацию ядерных блоков, осуществленных энергокомпаниями после того, как осенью 2010 года власти ФРГ согласились продлить сроки эксплуатации АЭС вплоть до середины 2030-х годов. Через полгода после этого (вслед за аварией на японской АЭС «Фукусима-1» в марте 2011 года) данное решение было фактически аннулировано: власти распорядились сразу прекратить эксплуатацию восьми действующих ядерных блоков АЭС, а оставшиеся в работе девять закрыть поэтапно до 2022 года.
В результате, например, E. On, по признанию компании, потеряла «несколько сотен миллионов евро» на напрасно осуществленных инвестициях. Точные суммы требований о компенсациях истцы пока не оглашают, ссылаясь на необходимость проведения детального анализа и дальнейших переговоров с властями.
Три компании, затронутые подобными решениями и подавшие ранее соответствующие судебные иски: RWE, Vattenfall и E. On — сделали приветственные заявления по поводу вердикта суда, подчеркивая значимость прецедента хотя бы ограниченного финансового возмещения за реализацию 13-й поправки в Закон об атомной энергии ФРГ, принятой 31 июля 2011 года и легитимизировавшей закрытие АЭС.
Решение суда касается прежде всего инвестиций в поддержание и модернизацию ядерных блоков, осуществленных энергокомпаниями после того, как осенью 2010 года власти ФРГ согласились продлить сроки эксплуатации АЭС вплоть до середины 2030-х годов. Через полгода после этого (вслед за аварией на японской АЭС «Фукусима-1» в марте 2011 года) данное решение было фактически аннулировано: власти распорядились сразу прекратить эксплуатацию восьми действующих ядерных блоков АЭС, а оставшиеся в работе девять закрыть поэтапно до 2022 года.
В результате, например, E. On, по признанию компании, потеряла «несколько сотен миллионов евро» на напрасно осуществленных инвестициях. Точные суммы требований о компенсациях истцы пока не оглашают, ссылаясь на необходимость проведения детального анализа и дальнейших переговоров с властями.
Пустой машинный зал. Вывод из эксплуатации АЭС «Обригхайм»
Между тем вскоре после этого судебного решения владельцы немецких АЭС получили еще одно послабление, которое может дополнительно скрасить им вынужденный отказ от ядерной генерации. В декабре парламент ФРГ утвердил поправки в законодательство, перераспределяющие ответственность за обращение с радиоактивными отходами между компаниями и государством. Согласно им, за промежуточное хранение и окончательное захоронение РАО должно отвечать государство.
В ведении компаний остаются операции по выводу из эксплуатации и обращению с РАО до этапа промежуточного хранения. При этом четко определяется лимит их финансовых обязательств: в первом полугодии 2017 года предполагается сформировать централизованный фонд, в который эксплуатирующие компании должны перечислить в общей сложности 23,5 млрд евро (свыше трети этой суммы — до 2022 года).
Эти поправки, если они будут утверждены Евросоюзом, снимут с энергокомпаний часть финансового бремени широкомасштабного вывода из эксплуатации, связанного с досрочным закрытием всех немецких АЭС. Что еще важнее, они вносят определенность относительно объема расходов, которые компании уже признали подъемными для себя. До этого сумма расходов была неизвестна и ставилась в зависимость от решений, пока не принятых государством. Теперь же установленная законом сумма включает своеобразную страховку, гарантирующую, что в случае возрастания стоимости обращения с РАО расходы компаний не увеличатся.
До сих пор собственникам атомных станций не удавалось добиться компенсаций от государства ни за преждевременное закрытие АЭС, ни за неправомерное, с их точки зрения, взимание специфического и очень высокого налога на ядерное топливо, ни за расходы на вывод и обращение с РАО. Судебные вердикты, вынесенные по некоторым из этих вопросов в пользу энергокомпаний, были затем успешно оспорены властями в судах следующих инстанций.
Последние решения судебной и законодательной властей позволят несколько смягчить последствия резкого «энергетического разворота», осуществляемого Германией уже шестой год. Как отмечается в заявлении обеих палат парламента ФРГ по поводу принятия упомянутых поправок, в ответ они ожидают отзыва компаниями исков к властям, касающихся ядерной энергетики. Однако владельцы АЭС хотят дальнейших уступок и вряд ли откажутся от всех претензий.
В ведении компаний остаются операции по выводу из эксплуатации и обращению с РАО до этапа промежуточного хранения. При этом четко определяется лимит их финансовых обязательств: в первом полугодии 2017 года предполагается сформировать централизованный фонд, в который эксплуатирующие компании должны перечислить в общей сложности 23,5 млрд евро (свыше трети этой суммы — до 2022 года).
Эти поправки, если они будут утверждены Евросоюзом, снимут с энергокомпаний часть финансового бремени широкомасштабного вывода из эксплуатации, связанного с досрочным закрытием всех немецких АЭС. Что еще важнее, они вносят определенность относительно объема расходов, которые компании уже признали подъемными для себя. До этого сумма расходов была неизвестна и ставилась в зависимость от решений, пока не принятых государством. Теперь же установленная законом сумма включает своеобразную страховку, гарантирующую, что в случае возрастания стоимости обращения с РАО расходы компаний не увеличатся.
До сих пор собственникам атомных станций не удавалось добиться компенсаций от государства ни за преждевременное закрытие АЭС, ни за неправомерное, с их точки зрения, взимание специфического и очень высокого налога на ядерное топливо, ни за расходы на вывод и обращение с РАО. Судебные вердикты, вынесенные по некоторым из этих вопросов в пользу энергокомпаний, были затем успешно оспорены властями в судах следующих инстанций.
Последние решения судебной и законодательной властей позволят несколько смягчить последствия резкого «энергетического разворота», осуществляемого Германией уже шестой год. Как отмечается в заявлении обеих палат парламента ФРГ по поводу принятия упомянутых поправок, в ответ они ожидают отзыва компаниями исков к властям, касающихся ядерной энергетики. Однако владельцы АЭС хотят дальнейших уступок и вряд ли откажутся от всех претензий.
КОНКУРЕНЦИЯ
Асимметричный ответ Росатома на рынке топлива
Росатом застолбил место на рынке топлива для реакторов западных конструкций: в конце года АО «ТВЭЛ» и Vattenfall Nuclear Fuel AB — дочерняя структура шведской государственной энергокомпании Vattenfall — подписали контракт на поставки ТВС для коммерческих перегрузок, начиная с 2021 года, на шведской АЭС «Рингхальс».
Как подтвердила ТВЭЛ, это первый коммерческий договор на поставку ТВС-Квадрат (ТВС-К) — топлива сечения 17×17 для реакторов PWR конструкции Westinghouse или их производных. Опытно-промышленная эксплуатация нескольких подобных сборок осуществляется в РУ блока № 3 той же АЭС «Рингхальс» с июня 2014 года.
В контексте этого события стоит вспомнить несколько фактов. В 2014 году Евросоюз принял Стратегию повышения энергетической безопасности, предусматривавшую, наряду с прочим, диверсификацию поставок ядерного топлива реакторов ВВЭР. Эта мера, принятая на фоне осложнения политических отношений с Россией, была направлена прежде всего на снижение энергетической зависимости от РФ.
Пользуясь поддержкой ЕС, компания Westinghouse планирует расширить и распространить на Евросоюз поставки ТВС собственной конструкции для реакторов ВВЭР-1000, осуществляемые пока в ограниченном объеме на Украину, а также возобновить производство топлива ВВЭР-440, которое до 2007 года фабриковалось в Испании и (тестовые сборки) в Великобритании.
Между тем, учитывая долгосрочные контракты, ранее заключенные ТВЭЛом со всеми европейскими энергокомпаниями, эксплуатирующими реакторы ВВЭР-1000 и ВВЭР-440, в настоящее время 100 % топлива, загруженного в такие РУ на территории ЕС, имеют российское происхождение. Никто, кроме Росатома, пока не создал и топливо для ВВЭР-1200, так что подобные реакторы, строительство которых намечается в Финляндии и Венгрии, планируется обеспечивать первыми загрузками ТВС российского производства, хотя в дальнейшем ЕС требует диверсифицировать поставки.
То есть директивы Евосоюза не обеспечили быстрого результата, а отчасти даже произвели эффект, противоположный задуманному. Как отмечает WNN, в ответ на сомнения относительно оправданности сотрудничества шведской государственной компании с российским поставщиком и возможности использования Россией подобной сделки для политического давления на Швецию управляющий директор Vattenfall Nuclear Fuel AB Пер-Олоф Нестенборг заявил, что компанию заботят прежде всего соображения экономической эффективности и стратегической целесообразности.
Контракт с российским контрагентом, по оценке Vattenfall, как раз отвечает этим критериям. Объясняя включение ТВЭЛа (наряду с Areva и Westinghouse) в число перспективных поставщиков топлива для АЭС «Рингхальс», компания Vattenfall ссылается на необходимость диверсификации топливообеспечения каждого реактора, что полностью соответствует не только корпоративной стратегии, но и новейшим установкам Евросоюза.
В общем, как это ни парадоксально, Росатом в краткосрочной перспективе даже извлек некоторую пользу из «антимонопольной» инициативы ЕС. Если топливо ТВЭЛа заработает хорошую репутацию у энергокомпаний, то ТВС-К и, возможно, другие российские разработки со временем смогут ощутимо потеснить конкурентов на ряде географических рынков топлива реакторов западных конструкций. Впрочем, не следует питать иллюзий и относительно обратного процесса: в длительной перспективе Росатому, вероятно, придется отказаться от абсолютной монополии на большинстве зарубежных рынков топлива ВВЭР.
Вопрос в том, сумеет ли он к тому времени «откусить» сопоставимую долю рынка ТВС западных легководных реакторов. Пока наступление в этом сегменте продвигается неплохо: госкорпорация планировала добиться коммерческих поставок ТВС-К к началу 2020-х годов, что теперь и происходит в Европе. На очереди, возможно, новости с рынка США, где в прошлом году Росатом сделал первые результативные шаги, о чем мы писали ранее.
Как подтвердила ТВЭЛ, это первый коммерческий договор на поставку ТВС-Квадрат (ТВС-К) — топлива сечения 17×17 для реакторов PWR конструкции Westinghouse или их производных. Опытно-промышленная эксплуатация нескольких подобных сборок осуществляется в РУ блока № 3 той же АЭС «Рингхальс» с июня 2014 года.
В контексте этого события стоит вспомнить несколько фактов. В 2014 году Евросоюз принял Стратегию повышения энергетической безопасности, предусматривавшую, наряду с прочим, диверсификацию поставок ядерного топлива реакторов ВВЭР. Эта мера, принятая на фоне осложнения политических отношений с Россией, была направлена прежде всего на снижение энергетической зависимости от РФ.
Пользуясь поддержкой ЕС, компания Westinghouse планирует расширить и распространить на Евросоюз поставки ТВС собственной конструкции для реакторов ВВЭР-1000, осуществляемые пока в ограниченном объеме на Украину, а также возобновить производство топлива ВВЭР-440, которое до 2007 года фабриковалось в Испании и (тестовые сборки) в Великобритании.
Между тем, учитывая долгосрочные контракты, ранее заключенные ТВЭЛом со всеми европейскими энергокомпаниями, эксплуатирующими реакторы ВВЭР-1000 и ВВЭР-440, в настоящее время 100 % топлива, загруженного в такие РУ на территории ЕС, имеют российское происхождение. Никто, кроме Росатома, пока не создал и топливо для ВВЭР-1200, так что подобные реакторы, строительство которых намечается в Финляндии и Венгрии, планируется обеспечивать первыми загрузками ТВС российского производства, хотя в дальнейшем ЕС требует диверсифицировать поставки.
То есть директивы Евосоюза не обеспечили быстрого результата, а отчасти даже произвели эффект, противоположный задуманному. Как отмечает WNN, в ответ на сомнения относительно оправданности сотрудничества шведской государственной компании с российским поставщиком и возможности использования Россией подобной сделки для политического давления на Швецию управляющий директор Vattenfall Nuclear Fuel AB Пер-Олоф Нестенборг заявил, что компанию заботят прежде всего соображения экономической эффективности и стратегической целесообразности.
Контракт с российским контрагентом, по оценке Vattenfall, как раз отвечает этим критериям. Объясняя включение ТВЭЛа (наряду с Areva и Westinghouse) в число перспективных поставщиков топлива для АЭС «Рингхальс», компания Vattenfall ссылается на необходимость диверсификации топливообеспечения каждого реактора, что полностью соответствует не только корпоративной стратегии, но и новейшим установкам Евросоюза.
В общем, как это ни парадоксально, Росатом в краткосрочной перспективе даже извлек некоторую пользу из «антимонопольной» инициативы ЕС. Если топливо ТВЭЛа заработает хорошую репутацию у энергокомпаний, то ТВС-К и, возможно, другие российские разработки со временем смогут ощутимо потеснить конкурентов на ряде географических рынков топлива реакторов западных конструкций. Впрочем, не следует питать иллюзий и относительно обратного процесса: в длительной перспективе Росатому, вероятно, придется отказаться от абсолютной монополии на большинстве зарубежных рынков топлива ВВЭР.
Вопрос в том, сумеет ли он к тому времени «откусить» сопоставимую долю рынка ТВС западных легководных реакторов. Пока наступление в этом сегменте продвигается неплохо: госкорпорация планировала добиться коммерческих поставок ТВС-К к началу 2020-х годов, что теперь и происходит в Европе. На очереди, возможно, новости с рынка США, где в прошлом году Росатом сделал первые результативные шаги, о чем мы писали ранее.
РЫНКИ
Открытие Индии для японских поставщиков
В ноябре 2016 года Индия и Япония подписали межправительственное соглашение о сотрудничестве в атомной сфере.
Переговоры по этому вопросу длились с 2010 года, и каждый их раунд завершался обтекаемыми официальными заявлениями о том, что стороны близки к договоренности, но на деле особого прогресса не наблюдалось. Виной тому была в основном сдержанная позиция Японии: ее чрезвычайно щепетильное отношение к вопросам нераспространения и недовольство «своевольным» превращением Индии в ядерную державу.
Переговоры по этому вопросу длились с 2010 года, и каждый их раунд завершался обтекаемыми официальными заявлениями о том, что стороны близки к договоренности, но на деле особого прогресса не наблюдалось. Виной тому была в основном сдержанная позиция Японии: ее чрезвычайно щепетильное отношение к вопросам нераспространения и недовольство «своевольным» превращением Индии в ядерную державу.
В последнее время, однако, ситуация стала меняться. Если раньше в индийско-японском сотрудничестве была заинтересована прежде всего Индия, медленно, но верно преодолевавшая (с конца 2000-х годов) международную изоляцию своей атомной отрасли, то теперь, когда большинство ключевых государств-поставщиков технологий и урана: Россия, США, Франция, Южная Корея, Канада, Казахстан, Узбекистан, Австралия и другие — отменили ограничения на торговлю технологиями и ядерными материалами с Нью-Дели, Япония осталась по существу в гордом одиночестве.
Теперь уже Токио стал опасаться, что окажется на этом рынке позади конкурентов. Не случайно после многолетних проволочек Япония наконец форсировала события: год назад главы правительств двух стран подписали меморандум о сотрудничестве в атомной сфере, а в конце 2016 года — полноценное межправительственное соглашение о сотрудничестве. Попутно Япония присоединилась к числу государств, поддержавших заявку Индии на вступление в члены Группы ядерных поставщиков (а поддержку ей оказали далеко не все; противодействовали, например, Австрия, Ирландия, Турция, ЮАР, Новая Зеландия, Китай и Пакистан).
Таким образом, Япония поспешила закрепиться на индийском атомном рынке — одном из самых потенциально крупных и перспективных в мире. И хотя за ведущими американскими компаниями, которые выходят на этот рынок, отчасти стоят все те же японцы (Toshiba — основной акционер Westinghouse, a Hitachi — совладелец совместного с GE бизнеса поставки атомных технологий), все же с некоторых пор японские игроки стремятся выходить на зарубежные рынки непосредственно, о чем свидетельствует их активность в США, Великобритании, Турции, Финляндии, Литве, Вьетнаме и некоторых других странах.
Есть и еще один фактор, благоприятствующий приходу японцев: полгода назад правительство Индии объявило, что в стране будут допущены к строительству зарубежные реакторы не ниже третьего поколения, имеющие действующие аналоги где-либо в мире. Это сузило круг внедряемых конструкций.
В связи с этим потенциальное конкурентное преимущество получают версии реактора ABWR, которые уже внедрены в Японии двумя компаниями: Toshiba и Hitachi (ныне Hitachi-GE). Кроме того, эти и другие японские компании могли бы участвовать в производственной цепи изготовления оборудования для атомных проектов американских и французских поставщиков технологий в Индии (как они это делали в Китае и других государствах), но отсутствие двустороннего индийско-японского соглашения ограничивало такую возможность.
Таким образом, можно ожидать, что в ближайшем будущем киты японского атомного бизнеса начнут претендовать на свою долю большого индийского ядерно-энергетического пирога.
Теперь уже Токио стал опасаться, что окажется на этом рынке позади конкурентов. Не случайно после многолетних проволочек Япония наконец форсировала события: год назад главы правительств двух стран подписали меморандум о сотрудничестве в атомной сфере, а в конце 2016 года — полноценное межправительственное соглашение о сотрудничестве. Попутно Япония присоединилась к числу государств, поддержавших заявку Индии на вступление в члены Группы ядерных поставщиков (а поддержку ей оказали далеко не все; противодействовали, например, Австрия, Ирландия, Турция, ЮАР, Новая Зеландия, Китай и Пакистан).
Таким образом, Япония поспешила закрепиться на индийском атомном рынке — одном из самых потенциально крупных и перспективных в мире. И хотя за ведущими американскими компаниями, которые выходят на этот рынок, отчасти стоят все те же японцы (Toshiba — основной акционер Westinghouse, a Hitachi — совладелец совместного с GE бизнеса поставки атомных технологий), все же с некоторых пор японские игроки стремятся выходить на зарубежные рынки непосредственно, о чем свидетельствует их активность в США, Великобритании, Турции, Финляндии, Литве, Вьетнаме и некоторых других странах.
Есть и еще один фактор, благоприятствующий приходу японцев: полгода назад правительство Индии объявило, что в стране будут допущены к строительству зарубежные реакторы не ниже третьего поколения, имеющие действующие аналоги где-либо в мире. Это сузило круг внедряемых конструкций.
В связи с этим потенциальное конкурентное преимущество получают версии реактора ABWR, которые уже внедрены в Японии двумя компаниями: Toshiba и Hitachi (ныне Hitachi-GE). Кроме того, эти и другие японские компании могли бы участвовать в производственной цепи изготовления оборудования для атомных проектов американских и французских поставщиков технологий в Индии (как они это делали в Китае и других государствах), но отсутствие двустороннего индийско-японского соглашения ограничивало такую возможность.
Таким образом, можно ожидать, что в ближайшем будущем киты японского атомного бизнеса начнут претендовать на свою долю большого индийского ядерно-энергетического пирога.
Тренды оценивал наш аналитик Ингард Шульга
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ НОМЕРА
