- Текст: ТАтьяна ДАНИЛОВА
От заката до рассвета
История Испании рассечена гражданской войной 1936–1939 годов на «до» и «после». Эта линия раздела пролегла и по испанской науке. Как могут быть связаны физика, идеология и гражданская война? Попробуем разобраться на опыте этой страны.
До гражданской войны испанская и — шире — европейская художественная культура находилась под глубоким впечатлением революционных открытий в физике. Перемена представлений людей о Вселенной и материальном мире вызвала смену эстетической и художественной парадигм. Идеи современной физики: теория относительности, термодинамика, электричество и электромагнетизм, эфир и четвертое измерение, неевклидова геометрия и квантовая неопределенность — отразились в поэзии, живописи, теории цвета и в таких художественных течениях, как кубизм, супрематизм и другие.
Поэзия, живопись и физика оплодотворяли друг друга, научные достижения находили эстетическое измерение, художники стремились превзойти явь и реальность, чтобы добраться до их ядра, а поэты исследовали язык в поисках новых художественных миров. Сальвадор Дали впечатлялся тягучей природой пространства-времени в теории относительности, Валье Инклан звал к новому искусству, Хосе Ортега-и-Гассет призывал к модернизации Испании (и на этот призыв с энтузиазмом откликались молодые художники и литературный авангард), популярные газеты и журналы публиковали новости науки, которые читатели встречали с огромным интересом.
Физика также интересовала общество и была представлена в прессе, в публичных лекциях, в популярных книгах, журналах и на выставках. Научные диспуты зачастую были публичными.
Мадрид и Барселона в начале ХХ века стали мировыми центрами культуры. В мадридской студенческой Residencia — сегодня это учреждение назвали бы культурным центром — читали лекции такие ученые, как филолог Менендес Пидаль и ректор университета в Саламанке Мигель де Унамуно; поэты Хуан Рамон Хименес и Антонио Мачадо выступали там с новыми произведениями. В 1923 году здесь же, в Residencia, читал свои лекции Альберт Эйнштейн. Сама же Residencia находилась в ведении Совета по поощрению науки и исследований, как и Национальный институт физических наук или Ассоциация лабораторий.
Поэзия, живопись и физика оплодотворяли друг друга, научные достижения находили эстетическое измерение, художники стремились превзойти явь и реальность, чтобы добраться до их ядра, а поэты исследовали язык в поисках новых художественных миров. Сальвадор Дали впечатлялся тягучей природой пространства-времени в теории относительности, Валье Инклан звал к новому искусству, Хосе Ортега-и-Гассет призывал к модернизации Испании (и на этот призыв с энтузиазмом откликались молодые художники и литературный авангард), популярные газеты и журналы публиковали новости науки, которые читатели встречали с огромным интересом.
Физика также интересовала общество и была представлена в прессе, в публичных лекциях, в популярных книгах, журналах и на выставках. Научные диспуты зачастую были публичными.
Мадрид и Барселона в начале ХХ века стали мировыми центрами культуры. В мадридской студенческой Residencia — сегодня это учреждение назвали бы культурным центром — читали лекции такие ученые, как филолог Менендес Пидаль и ректор университета в Саламанке Мигель де Унамуно; поэты Хуан Рамон Хименес и Антонио Мачадо выступали там с новыми произведениями. В 1923 году здесь же, в Residencia, читал свои лекции Альберт Эйнштейн. Сама же Residencia находилась в ведении Совета по поощрению науки и исследований, как и Национальный институт физических наук или Ассоциация лабораторий.
СПРАВКА
После падения в 1931 году испанской монархии в стране была провозглашена республика. Испанцев наделили политическими правами и провели прогрессивные реформы, но они не устранили всей массы социально-политических противоречий и не предупредили радикализации всех слоев населения. После победы Народного фронта на парламентских выборах 1936 года, поддержанной рабочими и левыми организациями, беспорядки усилились — и тогда военные решились на переворот.
Националисты, как назвали себя мятежники, выдвинули лозунги восстановления порядка, защиты церкви и борьбы с левыми. Восьмого сентября на совещании генералитета восставших был избран новый руководитель националистического движения — генерал Франсиско Франко (1892–1975).
Гражданская война, которая продлилась три года, унесла 450 тыс. жизней, причем пятая их часть стали жертвами политических репрессий по обе стороны фронта. Были разрушены почти все крупные города, а 600 тыс. человек были вынуждены эмигрировать. После победы националистов в Испании установился правый авторитарный режим. Франсиско Франко, который к тому времени получил звание генералиссимуса и титул каудильо (вождя, лидера).
Франко стал диктатором: он совмещал функции главы государства, правительства и верховного главнокомандующего. Главой государства он оставался до самой смерти. Идеями, которые вдохновляли сторонников Франко и франкизма, были католицизм, традиционализм и семейные ценности, а столпами внутренней политики — контролируемая экономика, автаркия, корпоративизм и социальная гармонизация.
После падения в 1931 году испанской монархии в стране была провозглашена республика. Испанцев наделили политическими правами и провели прогрессивные реформы, но они не устранили всей массы социально-политических противоречий и не предупредили радикализации всех слоев населения. После победы Народного фронта на парламентских выборах 1936 года, поддержанной рабочими и левыми организациями, беспорядки усилились — и тогда военные решились на переворот.
Националисты, как назвали себя мятежники, выдвинули лозунги восстановления порядка, защиты церкви и борьбы с левыми. Восьмого сентября на совещании генералитета восставших был избран новый руководитель националистического движения — генерал Франсиско Франко (1892–1975).
Гражданская война, которая продлилась три года, унесла 450 тыс. жизней, причем пятая их часть стали жертвами политических репрессий по обе стороны фронта. Были разрушены почти все крупные города, а 600 тыс. человек были вынуждены эмигрировать. После победы националистов в Испании установился правый авторитарный режим. Франсиско Франко, который к тому времени получил звание генералиссимуса и титул каудильо (вождя, лидера).
Франко стал диктатором: он совмещал функции главы государства, правительства и верховного главнокомандующего. Главой государства он оставался до самой смерти. Идеями, которые вдохновляли сторонников Франко и франкизма, были католицизм, традиционализм и семейные ценности, а столпами внутренней политики — контролируемая экономика, автаркия, корпоративизм и социальная гармонизация.
ФелипеФелФелипе Блас Кабрера
ФИЗИКА И ВОЙНА ИДЕОЛОГИЙ
В Испании начала века понимали важность создания благоприятных условий для науки и технологий. В 1907 году был основан Совет по поощрению науки и исследований (Junta para Ampliación de Estudios e Investigaciones Cientificas, JAE). Фелипе Блас Кабрера (1878–1945) управлял Лабораторией физических исследований JAE с самого ее создания в 1910 году и через 20 лет превратил ее в Национальный институт физики и химии (El Instituto Nacional del Física y Química, INFQ). Программа стипендий JAE в 1910–1936 годах обеспечила подготовку и исследования двадцати одному испанскому физику. Эти стипендиаты, включая самого Б. Кабреру, Эстебана Террадаса и Мигеля А. Каталана (1894–1957), стали ядром испанской физической школы.
До войны наука в Испании 30 лет процветала под эгидой JAE, она стала прогрессивным и модернизирующим фактором. Все это время не прекращались идейные споры ученых. Например, политически консервативные представители науки отвергали радий как металл революционный, анархический: он нарушает установленный порядок, грозит разрушить законы классической науки, а популяризаторы-социалисты восхваляют его безо всякого уважения к убеждениям, традициям и теориям.
В Испании начала века понимали важность создания благоприятных условий для науки и технологий. В 1907 году был основан Совет по поощрению науки и исследований (Junta para Ampliación de Estudios e Investigaciones Cientificas, JAE). Фелипе Блас Кабрера (1878–1945) управлял Лабораторией физических исследований JAE с самого ее создания в 1910 году и через 20 лет превратил ее в Национальный институт физики и химии (El Instituto Nacional del Física y Química, INFQ). Программа стипендий JAE в 1910–1936 годах обеспечила подготовку и исследования двадцати одному испанскому физику. Эти стипендиаты, включая самого Б. Кабреру, Эстебана Террадаса и Мигеля А. Каталана (1894–1957), стали ядром испанской физической школы.
До войны наука в Испании 30 лет процветала под эгидой JAE, она стала прогрессивным и модернизирующим фактором. Все это время не прекращались идейные споры ученых. Например, политически консервативные представители науки отвергали радий как металл революционный, анархический: он нарушает установленный порядок, грозит разрушить законы классической науки, а популяризаторы-социалисты восхваляют его безо всякого уважения к убеждениям, традициям и теориям.
Но в вопросе о значении науки общество достигло консенсуса. Перед приездом А. Эйнштейна в Испанию в феврале 1923 года историк Томас Ф. Глик ввел понятие гражданского дискурса, то есть неписаного соглашения о прекращении идеологических войн в научных спорах и поощрения открытых дискуссий по научным проблемам. Писатели, журналисты, философы, ученые и политики смогли обсуждать науку, не споря об идеологии.
В начале 1930-х годов задули холодные ветры и гражданский дискурс начал разрушаться. В 1923 году и либеральная, и консервативная пресса называла А. Эйнштейна немецким ученым. Через 10 лет, когда ему предоставили внештатную должность в Мадридском университете, пресса заговорила о его еврействе. Это было связано с распространением антиуниверсалистских, антирационалистических взглядов на мир и историю, особенно воззрений Освальда Шпенглера, чей труд «Закат Европы» был переведен на испанский в 1927 году.
Редактор О. Шпенглера — философ, журналист и издатель Хосе Ортега-и- Гассет — известен прежде всего как автор «Восстания масс», разочаровавшийся в собственном манифесте. Он внимательно следил за достижениями физики, которую считал вершиной западной культуры, и посвятил ей ряд эссе. «Культур-пессимизм» О. Шпенглера, полагавшего, что стареющую европейскую цивилизацию ждет скорый упадок и гибель, очаровал правых идеологов, которые повторяли его доводы в спорах о технологии и культуре.
В начале 1930-х годов задули холодные ветры и гражданский дискурс начал разрушаться. В 1923 году и либеральная, и консервативная пресса называла А. Эйнштейна немецким ученым. Через 10 лет, когда ему предоставили внештатную должность в Мадридском университете, пресса заговорила о его еврействе. Это было связано с распространением антиуниверсалистских, антирационалистических взглядов на мир и историю, особенно воззрений Освальда Шпенглера, чей труд «Закат Европы» был переведен на испанский в 1927 году.
Редактор О. Шпенглера — философ, журналист и издатель Хосе Ортега-и- Гассет — известен прежде всего как автор «Восстания масс», разочаровавшийся в собственном манифесте. Он внимательно следил за достижениями физики, которую считал вершиной западной культуры, и посвятил ей ряд эссе. «Культур-пессимизм» О. Шпенглера, полагавшего, что стареющую европейскую цивилизацию ждет скорый упадок и гибель, очаровал правых идеологов, которые повторяли его доводы в спорах о технологии и культуре.
СПРАВКА
Вышедший в 1918 году философский труд Освальда Шпенглера (1880–1936) «Закат Европы» («Закат западного мира») издан и издается по сей день на множестве языков. Эта книга, посвященная философии истории и культуры, повлияла и продолжает влиять на тысячи умов.
Каждая цивилизация, по О. Шпенглеру, «имеет свою душу, на первом этапе эта душа порождает язык, вероучения, искусство, науку и государство, на втором этапе душа внезапно коченеет, что приводит к упадку и гибели цивилизации». Признаками упадка цивилизации философ считал урбанизацию (а современного горожанина с его поклонением деньгам и власти — новым кочевником, не имеющим корней), мировые войны, насыщение человеческого окружения техникой и тиранов во главе государств.
Согласно теории О. Шпенглера, Европу ждут упадок и гибель на фоне торжества чужеземных народов-завоевателей.
Вышедший в 1918 году философский труд Освальда Шпенглера (1880–1936) «Закат Европы» («Закат западного мира») издан и издается по сей день на множестве языков. Эта книга, посвященная философии истории и культуры, повлияла и продолжает влиять на тысячи умов.
Каждая цивилизация, по О. Шпенглеру, «имеет свою душу, на первом этапе эта душа порождает язык, вероучения, искусство, науку и государство, на втором этапе душа внезапно коченеет, что приводит к упадку и гибели цивилизации». Признаками упадка цивилизации философ считал урбанизацию (а современного горожанина с его поклонением деньгам и власти — новым кочевником, не имеющим корней), мировые войны, насыщение человеческого окружения техникой и тиранов во главе государств.
Согласно теории О. Шпенглера, Европу ждут упадок и гибель на фоне торжества чужеземных народов-завоевателей.
КАТОЛИЧЕСКАЯ ФИЗИКА
Испанские реакционные модернисты собрались под флагом крупного и хорошо финансируемого антиреспубликанского журнала Acción Española, чьи покровители и авторы в конце концов присоединились к франкистскому истеблишменту. В 1932 году журнал опубликовал примечательную серию статей «Физика и Душа» — их автором стал Хосе Премартин, инженер, получивший образование в Париже. Он утверждал, что открытия и изобретения XIX века: электроэнергия, телефон, теория эволюции и другие — породили нерассуждающее поклонение новому идолу — науке. Этот идол позволил антиклерикальным элитам богатеть за счет эксплуатации рабочих, пользуясь методами промышленного тейлоризма и обманкой демократического либерализма.
Х. Премартина отличало неприятие индетерминизма и отсутствия причинной зависимости. Он разделял увлечение германских правых Соединенными Штатами Америки и их ужас перед Россией. Он читал лекции о необходимости свести физику к технологии, для чего следовало обратиться к мистике, требующей упражнений в бесконечной концентрации духа: последний таким образом превращается в острую иглу синтеза чистой науки, невыразимой радости искусства и чистой любви к мистике. Только дух может остановить редукцию науки до механицизма и позитивизма. Физика должна стать прибежищем духа и противостоять бездуховности, этой болезни эпохи.
Во время гражданской войны Х. Премартин стал директором департамента среднего и высшего образования в учрежденном мятежниками министерстве народного образования и опубликовал программную книгу об основах испанского фашизма: религии, политике и науке.
Этот план «культурной революции в физике» стал воплощаться в жизнь после гражданской войны, когда франкистские политики стремились вербовать физиков в свои тоталитарные проекты, а физики пытались приспособиться к новому порядку.
В декрете 1939 года об основании Национального совета по исследованиям (Consejo Superior de Investigaciones Cientґıficas, CSIC) его задачей было названо восстановление классического и христианского единства наук, разрушенного в XVIII веке. Для этого испанские универсалистские и католические традиции следовало сочетать с требованиями современности. Генеральный секретарь CSIC, почвовед и член Opus Dei Хосе Мария Альбареда утверждал в своем манифесте, что наука нуждается в руководстве, так как ученые проигнорировали свои обязанности по отношению к Богу и человечеству, учредив «атеистические псевдонауки».
Испанские реакционные модернисты собрались под флагом крупного и хорошо финансируемого антиреспубликанского журнала Acción Española, чьи покровители и авторы в конце концов присоединились к франкистскому истеблишменту. В 1932 году журнал опубликовал примечательную серию статей «Физика и Душа» — их автором стал Хосе Премартин, инженер, получивший образование в Париже. Он утверждал, что открытия и изобретения XIX века: электроэнергия, телефон, теория эволюции и другие — породили нерассуждающее поклонение новому идолу — науке. Этот идол позволил антиклерикальным элитам богатеть за счет эксплуатации рабочих, пользуясь методами промышленного тейлоризма и обманкой демократического либерализма.
Х. Премартина отличало неприятие индетерминизма и отсутствия причинной зависимости. Он разделял увлечение германских правых Соединенными Штатами Америки и их ужас перед Россией. Он читал лекции о необходимости свести физику к технологии, для чего следовало обратиться к мистике, требующей упражнений в бесконечной концентрации духа: последний таким образом превращается в острую иглу синтеза чистой науки, невыразимой радости искусства и чистой любви к мистике. Только дух может остановить редукцию науки до механицизма и позитивизма. Физика должна стать прибежищем духа и противостоять бездуховности, этой болезни эпохи.
Во время гражданской войны Х. Премартин стал директором департамента среднего и высшего образования в учрежденном мятежниками министерстве народного образования и опубликовал программную книгу об основах испанского фашизма: религии, политике и науке.
Этот план «культурной революции в физике» стал воплощаться в жизнь после гражданской войны, когда франкистские политики стремились вербовать физиков в свои тоталитарные проекты, а физики пытались приспособиться к новому порядку.
В декрете 1939 года об основании Национального совета по исследованиям (Consejo Superior de Investigaciones Cientґıficas, CSIC) его задачей было названо восстановление классического и христианского единства наук, разрушенного в XVIII веке. Для этого испанские универсалистские и католические традиции следовало сочетать с требованиями современности. Генеральный секретарь CSIC, почвовед и член Opus Dei Хосе Мария Альбареда утверждал в своем манифесте, что наука нуждается в руководстве, так как ученые проигнорировали свои обязанности по отношению к Богу и человечеству, учредив «атеистические псевдонауки».
«КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» В ФИЗИКЕ И УЧЕНЫЕ
В начале 1939 года, когда Барселона и Мадрид находились в руках мятежников, выступивших против республиканского правительства, ведущий испанский физик и исследователь-экспериментатор с международной репутацией Б. Кабрера надеялся вернуться из Парижа в свой институт и на университетскую кафедру в Мадриде. Этого не случилось: окончание в апреле 1939 года гражданской войны принесло яростные репрессии, а сотрудникам университетов и институтов обещало лишь изгнание и чистки.
В 1940 году из 580 довоенных университетских профессоров половина находились в эмиграции или были выгнаны с работы в ходе чисток. Это даже больше, чем в Германии, Италии и Португалии. Преследуемый, лишенный кафедры в Мадриде, Б. Кабрера в 1941 году уехал в Мексику, где преподавал до своей смерти в Национальном автономном университете Мехико. Из восьми профессоров физики Мадридского университета четверо эмигрировали по политическим причинам.
Физик Мигель Каталан, чье имя ныне носят несколько учебных заведений, вернулся в Национальный институт физики и химии (INFQ) уже через две недели после окончания войны. Обнаружив, что институт почти не пострадал, М. Каталан намеревался возобновить исследования по спектроскопии, но был отстранен и, пройдя все круги бюрократического ада, ушел в химию и фармацевтику. В науку он вернулся лишь в 1945 году.
Других физиков то лишали кафедр и должностей, то вновь позволяли им трудиться — словом, делали все для разрыва семейных и социальных связей государственных служащих. Изучавший магнетизм Сальвадор Велайос (1908–1997), ученик Б. Кабреры, был вынужден покинуть университет Валенсии и устроиться в университет Вальядолида. А работавший с С. Велайосом Луис Бру (1909–1997), уволенный из университета Ла Лагуна, ушел в университет Севильи. Репрессии были жесткими и часто произвольными: наказать могли даже за самую слабую связь с республиканцами. Но и здесь царила случайность, а это означало, что некоторым ученым удавалось вернуться из эмиграции, хотя и ценой карьеры.
В послевоенном государственном устройстве наука покорилась политике и религии. Что до физики, то ее связи с политической культурой решено было разорвать, а саму дисциплину подвергнуть очищению и упорядочить согласно взглядам режима на суть и будущее Испании.
Одним изгнания и чистки несли горе, другим они предоставляли вакансии и возможности. Число профессоров скоро достигло довоенного, а через пять лет после войны открылось 155 новых вакансий, большинство из которых заняли участники католических организаций.
Некоторые физики (например, Эстеве Террадас и Хулио Паласиос) продемонстрировали требуемую политическую принадлежность, и после войны им разрешили вернуться. Э. Террадас, занявший прежнюю должность в Мадридском университете, возглавил статусный Национальный институт аэронавигационной технологии (Instituto Nacional de Técnica Aeronáutica, INTA) и, несмотря на несогласие с режимом, энергично взялся за программу исследований и индустриализации. Х. Паласиос умудрился сохранить свою должность в Мадридском университете.
Более того, он был назначен вице-ректором университета и вице-президентом Испанского института — власти собирались учредить политически автономный национальный совет по исследованиям, который отвечал бы за все центры исследований в области естественных наук и физики. Но монархические симпатии Паласиоса и то, что он без энтузиазма отнесся к роспуску ненавистного франкистам JAE, навлекли на него опалу. Испанский институт был задушен на корню теми, кто продвигал CSIC, и с 1947 года Х. Паласиос укрылся в Лиссабоне, где преподавал в университете и руководил лабораторией в онкологической больнице.
В начале 1939 года, когда Барселона и Мадрид находились в руках мятежников, выступивших против республиканского правительства, ведущий испанский физик и исследователь-экспериментатор с международной репутацией Б. Кабрера надеялся вернуться из Парижа в свой институт и на университетскую кафедру в Мадриде. Этого не случилось: окончание в апреле 1939 года гражданской войны принесло яростные репрессии, а сотрудникам университетов и институтов обещало лишь изгнание и чистки.
В 1940 году из 580 довоенных университетских профессоров половина находились в эмиграции или были выгнаны с работы в ходе чисток. Это даже больше, чем в Германии, Италии и Португалии. Преследуемый, лишенный кафедры в Мадриде, Б. Кабрера в 1941 году уехал в Мексику, где преподавал до своей смерти в Национальном автономном университете Мехико. Из восьми профессоров физики Мадридского университета четверо эмигрировали по политическим причинам.
Физик Мигель Каталан, чье имя ныне носят несколько учебных заведений, вернулся в Национальный институт физики и химии (INFQ) уже через две недели после окончания войны. Обнаружив, что институт почти не пострадал, М. Каталан намеревался возобновить исследования по спектроскопии, но был отстранен и, пройдя все круги бюрократического ада, ушел в химию и фармацевтику. В науку он вернулся лишь в 1945 году.
Других физиков то лишали кафедр и должностей, то вновь позволяли им трудиться — словом, делали все для разрыва семейных и социальных связей государственных служащих. Изучавший магнетизм Сальвадор Велайос (1908–1997), ученик Б. Кабреры, был вынужден покинуть университет Валенсии и устроиться в университет Вальядолида. А работавший с С. Велайосом Луис Бру (1909–1997), уволенный из университета Ла Лагуна, ушел в университет Севильи. Репрессии были жесткими и часто произвольными: наказать могли даже за самую слабую связь с республиканцами. Но и здесь царила случайность, а это означало, что некоторым ученым удавалось вернуться из эмиграции, хотя и ценой карьеры.
В послевоенном государственном устройстве наука покорилась политике и религии. Что до физики, то ее связи с политической культурой решено было разорвать, а саму дисциплину подвергнуть очищению и упорядочить согласно взглядам режима на суть и будущее Испании.
Одним изгнания и чистки несли горе, другим они предоставляли вакансии и возможности. Число профессоров скоро достигло довоенного, а через пять лет после войны открылось 155 новых вакансий, большинство из которых заняли участники католических организаций.
Некоторые физики (например, Эстеве Террадас и Хулио Паласиос) продемонстрировали требуемую политическую принадлежность, и после войны им разрешили вернуться. Э. Террадас, занявший прежнюю должность в Мадридском университете, возглавил статусный Национальный институт аэронавигационной технологии (Instituto Nacional de Técnica Aeronáutica, INTA) и, несмотря на несогласие с режимом, энергично взялся за программу исследований и индустриализации. Х. Паласиос умудрился сохранить свою должность в Мадридском университете.
Более того, он был назначен вице-ректором университета и вице-президентом Испанского института — власти собирались учредить политически автономный национальный совет по исследованиям, который отвечал бы за все центры исследований в области естественных наук и физики. Но монархические симпатии Паласиоса и то, что он без энтузиазма отнесся к роспуску ненавистного франкистам JAE, навлекли на него опалу. Испанский институт был задушен на корню теми, кто продвигал CSIC, и с 1947 года Х. Паласиос укрылся в Лиссабоне, где преподавал в университете и руководил лабораторией в онкологической больнице.
Хосе Мария Отеро Наваскес
ХОСЕ МАРИЯ ОТЕРО НАВАСКЕС И «ДУХОВНАЯ ФИЗИКА»
Связь между политическим послушанием, соблюдением политико-религиозных обрядов и профессиональным ростом во франкистской Испании нагляднее всего прослеживается на примере карьеры флотского инженера Хосе Марии Отеро Наваскеса (1907–1983). В INFQ Отеро был студентом Х. Паласиоса, в начале 1930-х годов изучал оптику в Германии, в берлинской Высшей технической школе, работал у Цейса в Йене и в военном подразделении Zeiss компании Nedinsco. Он не открыл новых горизонтов, зато умело воспользовался личными связями. Связи Отеро с немецкими учеными, инженерами и военными пережили и гражданскую, и Вторую мировую войну.
Гражданская война расчистила путь Отеро, ревностному католику и участнику франкистского мятежа. Его главный научный вклад в оптику касался ночной миопии (близорукости) — темы, важной в военном и экономическом отношении. Отеро вместе с Армандо Дюраном (1913–2001) разработал метод количественной оценки этого явления. Он также опубликовал ряд работ по оптическим приборам и физиологии зрения. Но известен он не своими научными трудами, а тем, что играл ведущую роль в построении физической науки страны в первые 20 лет франкистского режима.
Отеро руководил Национальным советом по физике, зонтичной организацией физических институтов CSIC, с 1950 года до его роспуска в 1966 году. Как представитель Испании он стал функционером Международного союза чистой и прикладной физики, Международного комитета мер и весов (в котором председательствовал в 1968–1976 годах) и МАГАТЭ (где председательствовал на Генеральной конференции в 1971 году).
Аспиранты Э. Террадаса и Отеро получили должности в университетах, пришедших в упадок. Хоакин Катала (1911–2009), под руководством Отеро защитивший докторскую дисссертацию по оптике и в 1942 году посетивший берлинский Optisches Institut, был в 1944 году назначен на кафедру экспериментальной и теоретической физики в университете Валенсии. В 1950 году, научившись в Бристоле у Сесила Фрэнка Пауэлла применять эмульсии для ядерных исследований, он создал экспериментальную группу, положившую начало исследованиям космических лучей и физике высоких энергий.
А. Дюран до гражданской войны был ассистентом Отеро в INFQ; 1941–1943 годы он провел в Институте Вейдерта и под руководством Х. Паласиоса получил докторскую степень по оптике. Два года спустя он получил назначение на кафедру оптики и акустики Мадридского университета. До 1953 года Дюран трудился в сфере оптики, а после стал научным администратором. Его научная политика заложила основу будущего экспоненциального роста испанских физики и химии, но первопроходцем его назвать нельзя.
Отеро критически относился к миру, окружавшему католическую Испанию; он пытался обнаружить корни обступившего и преследовавшего ее «механистического века» и «вероотступнического, ударившегося в язычество общества». Ему помогла сама физика: кончина классической физики сделала ученых скромнее, считал Отеро. Он писал: «Навсегда ушли времена, когда наука отходила от религии, когда физика пропиталась механистической философией, когда полагали, что открытие законов природы сделало излишним существование Божественного Существа… Сегодня наука больше всего приближает нас к Богу. И если в прошлом веке тщеславие привело ученых к атеизму, то сегодня, наоборот, среди ведущих деятелей универсальной науки очень мало неверующих».
Таковы были взгляды, господствовавшие после войны. Идеология «защиты Бога и культуры» проникла повсюду, и физика не стала исключением. Студентов-электротехников в Католическом институте промышленных искусств в Мадриде на экзаменах спрашивали, как теологически доказать, что существование Бога можно продемонстрировать через свет разума. Им предлагали обсудить отсутствие причинности в одной из переведенных на испанский работ фон Неймана.
Отеро активно способствовал распространению «духовной физики». Он воспринял индетерминизм и разрыв причинных связей как эпистемологические ограничения, оправдывающие религиозные методологические принципы. Порой «духовная физика» обращалась и к теории относительности, считая, что законы относительности и неопределенности оставляют в физической вселенной место для Бога.
Так режим работал с физиками, формируя научное сообщество и перестраивая научную дисциплину. Точно так же он завладел научными институтами, от университетов до исследовательских лабораторий, и политизировал их.
Связь между политическим послушанием, соблюдением политико-религиозных обрядов и профессиональным ростом во франкистской Испании нагляднее всего прослеживается на примере карьеры флотского инженера Хосе Марии Отеро Наваскеса (1907–1983). В INFQ Отеро был студентом Х. Паласиоса, в начале 1930-х годов изучал оптику в Германии, в берлинской Высшей технической школе, работал у Цейса в Йене и в военном подразделении Zeiss компании Nedinsco. Он не открыл новых горизонтов, зато умело воспользовался личными связями. Связи Отеро с немецкими учеными, инженерами и военными пережили и гражданскую, и Вторую мировую войну.
Гражданская война расчистила путь Отеро, ревностному католику и участнику франкистского мятежа. Его главный научный вклад в оптику касался ночной миопии (близорукости) — темы, важной в военном и экономическом отношении. Отеро вместе с Армандо Дюраном (1913–2001) разработал метод количественной оценки этого явления. Он также опубликовал ряд работ по оптическим приборам и физиологии зрения. Но известен он не своими научными трудами, а тем, что играл ведущую роль в построении физической науки страны в первые 20 лет франкистского режима.
Отеро руководил Национальным советом по физике, зонтичной организацией физических институтов CSIC, с 1950 года до его роспуска в 1966 году. Как представитель Испании он стал функционером Международного союза чистой и прикладной физики, Международного комитета мер и весов (в котором председательствовал в 1968–1976 годах) и МАГАТЭ (где председательствовал на Генеральной конференции в 1971 году).
Аспиранты Э. Террадаса и Отеро получили должности в университетах, пришедших в упадок. Хоакин Катала (1911–2009), под руководством Отеро защитивший докторскую дисссертацию по оптике и в 1942 году посетивший берлинский Optisches Institut, был в 1944 году назначен на кафедру экспериментальной и теоретической физики в университете Валенсии. В 1950 году, научившись в Бристоле у Сесила Фрэнка Пауэлла применять эмульсии для ядерных исследований, он создал экспериментальную группу, положившую начало исследованиям космических лучей и физике высоких энергий.
А. Дюран до гражданской войны был ассистентом Отеро в INFQ; 1941–1943 годы он провел в Институте Вейдерта и под руководством Х. Паласиоса получил докторскую степень по оптике. Два года спустя он получил назначение на кафедру оптики и акустики Мадридского университета. До 1953 года Дюран трудился в сфере оптики, а после стал научным администратором. Его научная политика заложила основу будущего экспоненциального роста испанских физики и химии, но первопроходцем его назвать нельзя.
Отеро критически относился к миру, окружавшему католическую Испанию; он пытался обнаружить корни обступившего и преследовавшего ее «механистического века» и «вероотступнического, ударившегося в язычество общества». Ему помогла сама физика: кончина классической физики сделала ученых скромнее, считал Отеро. Он писал: «Навсегда ушли времена, когда наука отходила от религии, когда физика пропиталась механистической философией, когда полагали, что открытие законов природы сделало излишним существование Божественного Существа… Сегодня наука больше всего приближает нас к Богу. И если в прошлом веке тщеславие привело ученых к атеизму, то сегодня, наоборот, среди ведущих деятелей универсальной науки очень мало неверующих».
Таковы были взгляды, господствовавшие после войны. Идеология «защиты Бога и культуры» проникла повсюду, и физика не стала исключением. Студентов-электротехников в Католическом институте промышленных искусств в Мадриде на экзаменах спрашивали, как теологически доказать, что существование Бога можно продемонстрировать через свет разума. Им предлагали обсудить отсутствие причинности в одной из переведенных на испанский работ фон Неймана.
Отеро активно способствовал распространению «духовной физики». Он воспринял индетерминизм и разрыв причинных связей как эпистемологические ограничения, оправдывающие религиозные методологические принципы. Порой «духовная физика» обращалась и к теории относительности, считая, что законы относительности и неопределенности оставляют в физической вселенной место для Бога.
Так режим работал с физиками, формируя научное сообщество и перестраивая научную дисциплину. Точно так же он завладел научными институтами, от университетов до исследовательских лабораторий, и политизировал их.
СПРАВКА
Среди видных испанских физиков, пришедших в науку в 1940-х годах, выделяется Карлос Санчес дель Рио-и-Сьерра, защитивший докторскую диссертацию по оптике.
Это время запуска секретного испанского атомного проекта, и Отеро пригласил в него и Санчеса дель Рио, и его научного руководителя А. Дюрана. Санчесу дель Рио принадлежит ключевая роль в развитии испанской атомной науки, теоретической и экспериментальной.
В 1953 году он уже профессор атомной физики Мадридского университета и член совета JEN. С годами профессиональная и политическая деятельность приводят его на посты президента испанского Королевского общества физики и химии, президента испанского Атомного общества и президента CSIC.
Среди видных испанских физиков, пришедших в науку в 1940-х годах, выделяется Карлос Санчес дель Рио-и-Сьерра, защитивший докторскую диссертацию по оптике.
Это время запуска секретного испанского атомного проекта, и Отеро пригласил в него и Санчеса дель Рио, и его научного руководителя А. Дюрана. Санчесу дель Рио принадлежит ключевая роль в развитии испанской атомной науки, теоретической и экспериментальной.
В 1953 году он уже профессор атомной физики Мадридского университета и член совета JEN. С годами профессиональная и политическая деятельность приводят его на посты президента испанского Королевского общества физики и химии, президента испанского Атомного общества и президента CSIC.
ИДЕОЛОГИЯ, ПРАГМАТИКА И СОВЕТ ПО НАУКЕ
Автаркия в испанской физике сохранялась с конца гражданской войны до середины 1960-х годов. В это время национальные нормы передового опыта и культуры исследований преобладали над международными. Но испанские физики сохранили тесные личные и профессиональные отношения друг с другом, а по вопросу о роли и значении современной физики для будущего выработали общее мнение. Это помогло быстрому восстановлению науки после гражданской войны.
Главное научное учреждение франкистской Испании, CSIC, стал инструментом политики и ее ключевым компонентом. Сразу после войны лаборатории JAE были включены в состав CSIC. В 1940 году INFQ был разделен на физический (Институт Алонсо-де-Санта-Крус) и химический (Институт Алонсо Барба) институты, которым дали имена астронома и металлурга испанского Золотого века. Институтом физики руководил престарелый, зато не представлявший идейной опасности фармацевт Хосе Касарес Гиль, который также входил в руководство Мадридского университета. В новом Институте было три отделения: оптическое, под руководством Отеро Наваскеса; рентгеновское, которым руководил Х. Паласиос, и электротехническое. В 1946 году отделение оптики преобразовали в независимый Институт Даза де Вальдеса, которому дали имя натурфилософа времен имперской Испании.
К 1949 году в CSIC было семь институтов, связанных с физикой. Для координации их деятельности был создан Национальный совет по физике (Consejo Nacional De Fìsica, CNDF). Департаменту прикладных исследований CSIC, который стал кадровым резервом для самого CSIC и из которого вышло более половины персонала Совета, подчинялось несколько институтов. Департамент прикладных исследований был тесно связан с Национальным институтом промышленности, важнейшим инструментом политики экономической автаркии. Департамент обильно финансировался: к примеру, в 1946 году он получил 16 млн песет — половину бюджета CSIC. На прикладные исследования и разработки, по данным правительства Испании, уходило до 90 % средств, выделяемых на науку.
В 1947 году комиссия Департамента прикладных исследований выпустила доклад, в котором рекомендовались исследования по трем направлениям: ядерная физика, электроника и реактивные снаряды. Помимо этих проблем, отражающих военные и промышленные интересы Испании, исследовались конструкции оптических приборов, измерение физиологических оптических констант, спектроскопия редкоземельных элементов, проводились кристаллографический анализ металлов и определение электрических свойств материалов (в частности, изучался значимый для проектирования электронных схем феррорезонанс).
Физиков в CSIC было немного: в 1940–1955 годах они составляли всего 2 % персонала (а, например, химиков в Совете было целых 42 %). Но в стратегических областях, связанных с физической наукой, создавались и не зависящие от CSIC исследовательские институты. Примером может служить INTA, созданный в 1942 году как департамент министерства военно-воздушных сил для поддержки национальной авиационной промышленности через научные исследования в области материаловедения и гидродинамики. С 1944 год Научно-исследовательская лаборатория и мастерская военно-морского флота под руководством Отеро занимались оптическими исследованиями и по лицензии Zeiss разрабатывали военное оборудование, которое позднее производилось госкомпанией ENOSA (Empresa Nacional de Optica).
Этими организациями руководила сплоченная элита высокопоставленных офицеров и флотских инженеров, в числе которых были, например, Хуан Вигон де Суэродиас, будущий глава Генштаба и министр ВВС; флотский инженер, будущий глава Национального института промышленности Хуан Антонио Суансес и другие. Все они до гражданской войны руководили лабораториями армии и флота и имели личные и профессиональные связи с коллегами в Германии. Обильно финансируемые и ориентированные на прикладные исследования, новые институты для тоталитарного и небогатого режима были Большой Наукой, в которой, однако, основную роль играли военные.
Автаркия в испанской физике сохранялась с конца гражданской войны до середины 1960-х годов. В это время национальные нормы передового опыта и культуры исследований преобладали над международными. Но испанские физики сохранили тесные личные и профессиональные отношения друг с другом, а по вопросу о роли и значении современной физики для будущего выработали общее мнение. Это помогло быстрому восстановлению науки после гражданской войны.
Главное научное учреждение франкистской Испании, CSIC, стал инструментом политики и ее ключевым компонентом. Сразу после войны лаборатории JAE были включены в состав CSIC. В 1940 году INFQ был разделен на физический (Институт Алонсо-де-Санта-Крус) и химический (Институт Алонсо Барба) институты, которым дали имена астронома и металлурга испанского Золотого века. Институтом физики руководил престарелый, зато не представлявший идейной опасности фармацевт Хосе Касарес Гиль, который также входил в руководство Мадридского университета. В новом Институте было три отделения: оптическое, под руководством Отеро Наваскеса; рентгеновское, которым руководил Х. Паласиос, и электротехническое. В 1946 году отделение оптики преобразовали в независимый Институт Даза де Вальдеса, которому дали имя натурфилософа времен имперской Испании.
К 1949 году в CSIC было семь институтов, связанных с физикой. Для координации их деятельности был создан Национальный совет по физике (Consejo Nacional De Fìsica, CNDF). Департаменту прикладных исследований CSIC, который стал кадровым резервом для самого CSIC и из которого вышло более половины персонала Совета, подчинялось несколько институтов. Департамент прикладных исследований был тесно связан с Национальным институтом промышленности, важнейшим инструментом политики экономической автаркии. Департамент обильно финансировался: к примеру, в 1946 году он получил 16 млн песет — половину бюджета CSIC. На прикладные исследования и разработки, по данным правительства Испании, уходило до 90 % средств, выделяемых на науку.
В 1947 году комиссия Департамента прикладных исследований выпустила доклад, в котором рекомендовались исследования по трем направлениям: ядерная физика, электроника и реактивные снаряды. Помимо этих проблем, отражающих военные и промышленные интересы Испании, исследовались конструкции оптических приборов, измерение физиологических оптических констант, спектроскопия редкоземельных элементов, проводились кристаллографический анализ металлов и определение электрических свойств материалов (в частности, изучался значимый для проектирования электронных схем феррорезонанс).
Физиков в CSIC было немного: в 1940–1955 годах они составляли всего 2 % персонала (а, например, химиков в Совете было целых 42 %). Но в стратегических областях, связанных с физической наукой, создавались и не зависящие от CSIC исследовательские институты. Примером может служить INTA, созданный в 1942 году как департамент министерства военно-воздушных сил для поддержки национальной авиационной промышленности через научные исследования в области материаловедения и гидродинамики. С 1944 год Научно-исследовательская лаборатория и мастерская военно-морского флота под руководством Отеро занимались оптическими исследованиями и по лицензии Zeiss разрабатывали военное оборудование, которое позднее производилось госкомпанией ENOSA (Empresa Nacional de Optica).
Этими организациями руководила сплоченная элита высокопоставленных офицеров и флотских инженеров, в числе которых были, например, Хуан Вигон де Суэродиас, будущий глава Генштаба и министр ВВС; флотский инженер, будущий глава Национального института промышленности Хуан Антонио Суансес и другие. Все они до гражданской войны руководили лабораториями армии и флота и имели личные и профессиональные связи с коллегами в Германии. Обильно финансируемые и ориентированные на прикладные исследования, новые институты для тоталитарного и небогатого режима были Большой Наукой, в которой, однако, основную роль играли военные.
АТОМНЫЕ НАУКИ ПРИ ФРАНКО
Стремление франкистской Испании развивать ядерный потенциал согласовалось с политикой самодостаточности. В конце 1940-х и начале 1950-х годов международная изоляция Испании вызывала опасения вмешательства извне. Режим, однако, применил стандартную и безотказную политтехнологию, в целях своего укрепления раздувая угрозу интервенции. Газета Mundo писала, что страна обретет военную мощь, лишь если в ее распоряжении будет атомная бомба, а военные призывали к разработке ядерного потенциала. Одним словом, стремление франкистской Испании стать серьезной геополитической силой требовало развития атомной энергетики и атомных наук. Поэтому атомные науки заняли в Испании (как и везде в те времена) особое положение. Первыми их поборниками были, разумеется, армия и флот. Строительство экспериментального ядерного реактора и обеспечение его ураном потребовали огромных государственных инвестиций.
В начале 1947 года при Национальном совете по исследованиям создали комиссию для управления тематикой «технической физики, имеющей величайшее значение для страны». В середине того же года военно-морской атташе посольства США в Испании приобрел для лабораторий и исследовательской организации ВМФ Испании обширное собрание американских журналов, специализирующихся на ядерной физике в ее военном и гражданском прикладных аспектах. Это был первый контакт франкистской науки с внешним миром, начало ее международных связей.
В 1948 году был создан Совет по атомным исследованиям, имевший две основные задачи. Во-первых, он занялся обучением за рубежом первых испанских специалистов по атомной физике и инженерии. Во-вторых, Совет начал поиск месторождений урана как материала для первых атомных исследований. Еще одной задачей Совета стало строительство простых исследовательских реакторов на случай прекращения международного научного сотрудничества. Тогда же, в 1948 году, в состав Совета тайным декретом включили компанию, без особой фантазии названную «Исследования и патенты по специальным сплавам» (Estudios y Patentes de Aleaciones Especiales, EPALE). Так началась испанская национальная ядерная программа, в которую входили профессиональная подготовка, исследования, разведка, добыча урана и международный обмен.
Стремление франкистской Испании развивать ядерный потенциал согласовалось с политикой самодостаточности. В конце 1940-х и начале 1950-х годов международная изоляция Испании вызывала опасения вмешательства извне. Режим, однако, применил стандартную и безотказную политтехнологию, в целях своего укрепления раздувая угрозу интервенции. Газета Mundo писала, что страна обретет военную мощь, лишь если в ее распоряжении будет атомная бомба, а военные призывали к разработке ядерного потенциала. Одним словом, стремление франкистской Испании стать серьезной геополитической силой требовало развития атомной энергетики и атомных наук. Поэтому атомные науки заняли в Испании (как и везде в те времена) особое положение. Первыми их поборниками были, разумеется, армия и флот. Строительство экспериментального ядерного реактора и обеспечение его ураном потребовали огромных государственных инвестиций.
В начале 1947 года при Национальном совете по исследованиям создали комиссию для управления тематикой «технической физики, имеющей величайшее значение для страны». В середине того же года военно-морской атташе посольства США в Испании приобрел для лабораторий и исследовательской организации ВМФ Испании обширное собрание американских журналов, специализирующихся на ядерной физике в ее военном и гражданском прикладных аспектах. Это был первый контакт франкистской науки с внешним миром, начало ее международных связей.
В 1948 году был создан Совет по атомным исследованиям, имевший две основные задачи. Во-первых, он занялся обучением за рубежом первых испанских специалистов по атомной физике и инженерии. Во-вторых, Совет начал поиск месторождений урана как материала для первых атомных исследований. Еще одной задачей Совета стало строительство простых исследовательских реакторов на случай прекращения международного научного сотрудничества. Тогда же, в 1948 году, в состав Совета тайным декретом включили компанию, без особой фантазии названную «Исследования и патенты по специальным сплавам» (Estudios y Patentes de Aleaciones Especiales, EPALE). Так началась испанская национальная ядерная программа, в которую входили профессиональная подготовка, исследования, разведка, добыча урана и международный обмен.
В 1951 году Совет по атомным исследованиям особым декретом был преобразован в Совет по атомной энергии (JEN) при министерстве промышленности. К 1960 году он стал самой важной научной организацией Испании. Новая атомная программа включала добычу и переработку урана, проектирование и строительство реакторов, подготовку инженеров-атомщиков и создание мощностей по производству радиоизотопов.
Чтобы приобрести технологии и ноу- хау, JEN поддерживал тесные отношения вначале с Италией и Германией, а затем с США, Великобританией и Францией. Но экономический кризис середины 1950-х годов и рост политической оппозиции вынудили Франко провести технократические реформы. Испании пришлось следовать рекомендациям Международного валютного фонда, а JEN — отказаться от разработки собственного реактора и согласиться принять американский исследовательский реактор, разработанный General Electric и поставленный в 1958 году в рамках программы США Atoms for Peace.
Историки науки давно заметили, что развитие атомной физики и техники Испании пронизано элементом случайности. Если бы не кризис середины 1950-х годов, все могло сложиться иначе: Испания имела все шансы стать одной из ведущих ядерных стран.
В 1963 году произошли два важных события. Вторым было принятие закона об атомной энергии, а первым — решение о строительстве в Альмонасид-де-Сорита (Гвадалахара) первой испанской атомной электростанции, которую позднее назвали именем Хосе Кабреры, ученого и одного из самых активных поборников атомной энергетики. Строительство началось в 1964 году и завершилось в 1968 году. АЭС «Хосе Кабрера» проработала до 2006 года.
Чтобы приобрести технологии и ноу- хау, JEN поддерживал тесные отношения вначале с Италией и Германией, а затем с США, Великобританией и Францией. Но экономический кризис середины 1950-х годов и рост политической оппозиции вынудили Франко провести технократические реформы. Испании пришлось следовать рекомендациям Международного валютного фонда, а JEN — отказаться от разработки собственного реактора и согласиться принять американский исследовательский реактор, разработанный General Electric и поставленный в 1958 году в рамках программы США Atoms for Peace.
Историки науки давно заметили, что развитие атомной физики и техники Испании пронизано элементом случайности. Если бы не кризис середины 1950-х годов, все могло сложиться иначе: Испания имела все шансы стать одной из ведущих ядерных стран.
В 1963 году произошли два важных события. Вторым было принятие закона об атомной энергии, а первым — решение о строительстве в Альмонасид-де-Сорита (Гвадалахара) первой испанской атомной электростанции, которую позднее назвали именем Хосе Кабреры, ученого и одного из самых активных поборников атомной энергетики. Строительство началось в 1964 году и завершилось в 1968 году. АЭС «Хосе Кабрера» проработала до 2006 года.
ПЕРЕМЕНЫ
Гражданская война повлияла и на тематику публикаций: до 1936 года в журнале Anales de Fìsica y Quìmica, основанном в 1911 году, были хорошо представлены такие области физики, как магнетизм, физическая химия, электрохимия, спектроскопия и рентгенодифракция. Но с 1940 года число публикаций по этим темам (а также по астрономии и метрологии) резко падает, а по оптике и атомной физике — растет. Всего же за 1940– 1965 годы публикации по оптике и по атомной физике составили соответственно 25,4 % и 16,1 % от общего числа. Публикации по физике занимали 25 % объема журнала. Но при этом статей испанских ученых в международных журналах было очень немного.
Эти соотношения отражают институциональную компоновку научных исследований во франкистской Испании: они были строго ориентированы на фундаментальные проблемы, связанные с международными научно- исследовательскими программами. Ноу-хау, с которыми физики благодаря стипендиальной программе JAE знакомились за рубежом, часто становились основой их исследований.
Так, работы Б. Кабреры по магнетизму несут отпечаток его пребывания в лаборатории Пьера Вайса (швейцарский Федеральный технологический институт, Цюрих), а М. Каталан своими спектроскопическими исследованиями обязан времени, проведенному в лаборатории Альфреда Фаулера (лондонский Имперский колледж). По возвращении физики вновь адаптировались к «культуре дефицита», то есть к борьбе за оборудование, материалы и лаборатории. Например, Х. Паласиос после работы в лаборатории низкотемпературной физики (Лейден) переключился на менее дорогостоящие исследования в области рентгенодифракции.
Созданная JAE в 1911 году Лаборатория промышленной механики и автоматики несколько облегчала дефицит разработками, адаптацией, производством и сертификацией инструментов. Но современное оборудование поступало только из-за границы.
В 1954 году был создан Центр физической метрологии, но неофициально национальной метрологической лабораторией по-прежнему оставался INTA. Ограничение инвестиций наряду с политикой приоритетности оборудования, произведенного в Испании, не позволяли закупать новейшее оборудование и материалы. Но были и исключения: Институт оптики, руководимый Отеро, в 1948 году первым получил американский электронный микроскоп EMU-2A, и Франко лично провел церемонию его открытия.
Некоторые попытки автохтонных разработок были безуспешными: к примеру, провалился проект испанской цифровой вычислительной машины Хосе Марии Сантесмасеса. Но укрепление политических и экономических связей с США, проводившееся с 1953 года, упростило импорт и способствовало прогрессу множества разработок.
Эти перемены помогли пополнить университетские кафедры; они же объясняют, отчего продуктивность физической науки после войны не снизилась, а выросла.
Гражданская война повлияла и на тематику публикаций: до 1936 года в журнале Anales de Fìsica y Quìmica, основанном в 1911 году, были хорошо представлены такие области физики, как магнетизм, физическая химия, электрохимия, спектроскопия и рентгенодифракция. Но с 1940 года число публикаций по этим темам (а также по астрономии и метрологии) резко падает, а по оптике и атомной физике — растет. Всего же за 1940– 1965 годы публикации по оптике и по атомной физике составили соответственно 25,4 % и 16,1 % от общего числа. Публикации по физике занимали 25 % объема журнала. Но при этом статей испанских ученых в международных журналах было очень немного.
Эти соотношения отражают институциональную компоновку научных исследований во франкистской Испании: они были строго ориентированы на фундаментальные проблемы, связанные с международными научно- исследовательскими программами. Ноу-хау, с которыми физики благодаря стипендиальной программе JAE знакомились за рубежом, часто становились основой их исследований.
Так, работы Б. Кабреры по магнетизму несут отпечаток его пребывания в лаборатории Пьера Вайса (швейцарский Федеральный технологический институт, Цюрих), а М. Каталан своими спектроскопическими исследованиями обязан времени, проведенному в лаборатории Альфреда Фаулера (лондонский Имперский колледж). По возвращении физики вновь адаптировались к «культуре дефицита», то есть к борьбе за оборудование, материалы и лаборатории. Например, Х. Паласиос после работы в лаборатории низкотемпературной физики (Лейден) переключился на менее дорогостоящие исследования в области рентгенодифракции.
Созданная JAE в 1911 году Лаборатория промышленной механики и автоматики несколько облегчала дефицит разработками, адаптацией, производством и сертификацией инструментов. Но современное оборудование поступало только из-за границы.
В 1954 году был создан Центр физической метрологии, но неофициально национальной метрологической лабораторией по-прежнему оставался INTA. Ограничение инвестиций наряду с политикой приоритетности оборудования, произведенного в Испании, не позволяли закупать новейшее оборудование и материалы. Но были и исключения: Институт оптики, руководимый Отеро, в 1948 году первым получил американский электронный микроскоп EMU-2A, и Франко лично провел церемонию его открытия.
Некоторые попытки автохтонных разработок были безуспешными: к примеру, провалился проект испанской цифровой вычислительной машины Хосе Марии Сантесмасеса. Но укрепление политических и экономических связей с США, проводившееся с 1953 года, упростило импорт и способствовало прогрессу множества разработок.
Эти перемены помогли пополнить университетские кафедры; они же объясняют, отчего продуктивность физической науки после войны не снизилась, а выросла.
ВЫХОД ИЗ ИЗОЛЯЦИИ
С другой стороны, прорыв международной изоляции стал мощным стимулом для испанской физики. Испанское правительство в 1945 году учредило фонд в 40 млн песет для активизации культурного и научного обмена с заграницей. Центральная роль в этой стратегии отводилась CSIC, который получал неплохое финансирование и в 1945–1948 годах обеспечил 340 исследовательских грантов для испанцев, учащихся и работающих за рубежом, а также пригласил 692 иностранных ученых, в 1944–1953 годах прочитавших курсы лекций в Испании. В этой программе обмена наиболее привилегированные места отводились физике и химии, чуть «пониже» — математике и медицине.
Для легитимации режима особую важность приобрели международные конференции и торжественные мероприятия вроде празднования десятилетия CSIC в 1949 году. Однако легитимация и признание были достигнуты скорее по причине совпадения интересов, не столько научных, сколько политических. Покончить с остракизмом режиму Франко помогли холодная война и то, что Испания стала стратегическим союзником США в Южной Европе. Британский Совет возобновил свою деятельность в Испании уже через несколько лет после окончания гражданской войны — для поддержания и расширения контактов с представителями интеллектуальной элиты, художественной, научной и технической интеллигенции, а также для «поощрения более широкого понимания британской жизни у испанских студентов и испанского среднего класса». И уже с 1943 года, по мере военных успехов союзных держав, Испания все более дистанцировалась от «стран Оси», сохраняя, впрочем, с ними дипломатические отношения.
Точно так же поступил и Французский институт, занимавшийся продвижением французской культуры во всем мире. С 1946 года во французском посольстве в Мадриде появилась должность атташе по науке; именно эти атташе организовали «научный кружок» по физике в помещениях Французского института в Барселоне. В 1955–1965 годах атташе по науке Клод Колен читал лекции по квантовой механике в университете Барселоны, и именно благодаря ему половина физиков — выпускников этого университета получили гранты на продолжение своих исследований во Франции. Так Франция получила возможность влиять на испанскую систему исследований.
В 1961 году Испания вступила в ЦЕРН, вышла из него в 1968 году и вновь присоединилась к этой организации лишь в 1983 году. Выход из ЦЕРН приписывают экономической нагрузке и отсутствию политической воли, а также влиянию Отеро, Санчеса дель Рио, Каталана и мировоззрения их последователей в научных и политических кругах.
В течение 1960-х годов ученые и политики, руководившие наукой, постепенно отходили от дел, а замкнутость режима слабела. В 1966 году умер Х. Альбареда, и в том же году был распущен руководимый Отеро Национальный совет по физике. Х. Паласиос, чье влияние из-за его антирелятивистской позиции сошло на нет, умер в 1970 году. С середины 1950-х годов начали терять влияние в CSIC и военные. По рекомендациям ОЭСР были созданы новые государственные исследовательские агентства по исследованиям. Росла система университетов, что позволило новому поколению преподавателей бросить вызов гегемонии CSIC.
В 1968 году функционеры CSIC все еще полагали, что программы обмена предназначены исключительно для CSIC, и не включали в них университетских ученых. Однако к началу 1970-х годов из университетов исходило более половины публикаций в Anales de Fìsica y Quìmica (двумя десятилетиями ранее их было всего 10 %). Автаркическая физика отступила, и вместе с ней отступила память о преобладавшей после гражданской войны идеологизированной, военизированной физике, делавшей упор на прикладные исследования.
С другой стороны, прорыв международной изоляции стал мощным стимулом для испанской физики. Испанское правительство в 1945 году учредило фонд в 40 млн песет для активизации культурного и научного обмена с заграницей. Центральная роль в этой стратегии отводилась CSIC, который получал неплохое финансирование и в 1945–1948 годах обеспечил 340 исследовательских грантов для испанцев, учащихся и работающих за рубежом, а также пригласил 692 иностранных ученых, в 1944–1953 годах прочитавших курсы лекций в Испании. В этой программе обмена наиболее привилегированные места отводились физике и химии, чуть «пониже» — математике и медицине.
Для легитимации режима особую важность приобрели международные конференции и торжественные мероприятия вроде празднования десятилетия CSIC в 1949 году. Однако легитимация и признание были достигнуты скорее по причине совпадения интересов, не столько научных, сколько политических. Покончить с остракизмом режиму Франко помогли холодная война и то, что Испания стала стратегическим союзником США в Южной Европе. Британский Совет возобновил свою деятельность в Испании уже через несколько лет после окончания гражданской войны — для поддержания и расширения контактов с представителями интеллектуальной элиты, художественной, научной и технической интеллигенции, а также для «поощрения более широкого понимания британской жизни у испанских студентов и испанского среднего класса». И уже с 1943 года, по мере военных успехов союзных держав, Испания все более дистанцировалась от «стран Оси», сохраняя, впрочем, с ними дипломатические отношения.
Точно так же поступил и Французский институт, занимавшийся продвижением французской культуры во всем мире. С 1946 года во французском посольстве в Мадриде появилась должность атташе по науке; именно эти атташе организовали «научный кружок» по физике в помещениях Французского института в Барселоне. В 1955–1965 годах атташе по науке Клод Колен читал лекции по квантовой механике в университете Барселоны, и именно благодаря ему половина физиков — выпускников этого университета получили гранты на продолжение своих исследований во Франции. Так Франция получила возможность влиять на испанскую систему исследований.
В 1961 году Испания вступила в ЦЕРН, вышла из него в 1968 году и вновь присоединилась к этой организации лишь в 1983 году. Выход из ЦЕРН приписывают экономической нагрузке и отсутствию политической воли, а также влиянию Отеро, Санчеса дель Рио, Каталана и мировоззрения их последователей в научных и политических кругах.
В течение 1960-х годов ученые и политики, руководившие наукой, постепенно отходили от дел, а замкнутость режима слабела. В 1966 году умер Х. Альбареда, и в том же году был распущен руководимый Отеро Национальный совет по физике. Х. Паласиос, чье влияние из-за его антирелятивистской позиции сошло на нет, умер в 1970 году. С середины 1950-х годов начали терять влияние в CSIC и военные. По рекомендациям ОЭСР были созданы новые государственные исследовательские агентства по исследованиям. Росла система университетов, что позволило новому поколению преподавателей бросить вызов гегемонии CSIC.
В 1968 году функционеры CSIC все еще полагали, что программы обмена предназначены исключительно для CSIC, и не включали в них университетских ученых. Однако к началу 1970-х годов из университетов исходило более половины публикаций в Anales de Fìsica y Quìmica (двумя десятилетиями ранее их было всего 10 %). Автаркическая физика отступила, и вместе с ней отступила память о преобладавшей после гражданской войны идеологизированной, военизированной физике, делавшей упор на прикладные исследования.
В 1982 году в Испании насчитывалось уже около тысячи физиков-исследователей — в абсолютных значениях это в 40 раз больше, чем в 1900 году, а в относительных (число физиков на миллион населения) — в 20 раз. Из них 70 % работали в университетах, 17 % — в CSIC, 9 % — в других государственных организациях и около 1 % — в промышленности.
Современная историческая наука Испании по-разному рассматривает судьбу физики во времена режима Франко. Новая наука, которая начала складываться в последнее десятилетие франкизма, противоположна автаркической физике. Публикации в международных журналах стали нормой, а не исключением; международное сотрудничество все больше отражалось в совместных исследованиях, а «чистую» физику стали ценить больше, чем исследования, приносящие немедленную пользу.
Современная историческая наука Испании по-разному рассматривает судьбу физики во времена режима Франко. Новая наука, которая начала складываться в последнее десятилетие франкизма, противоположна автаркической физике. Публикации в международных журналах стали нормой, а не исключением; международное сотрудничество все больше отражалось в совместных исследованиях, а «чистую» физику стали ценить больше, чем исследования, приносящие немедленную пользу.
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ НОМЕРА
