Тренды: МАРТ 2018
Фото: Westinghousenuclear.com, Flickr/ GCF Riyadh
ПОЛИТИКА
Саудовская Аравия: разделяй и властвуй
Режим нераспространения дает одну трещину за другой. Создание ядерного оружия в КНДР и фактическая легитимизация в глазах мирового сообщества практики обогащения урана в Исламской Республике Иран могут оказаться не последними прецедентами такого рода в нынешнем десятилетии: о возможном развитии различных технологий ЯТЦ все отчетливее говорят в Саудовской Аравии. Этим она отличается от соседних Объединенных Арабских Эмиратов, которые, идя пока впереди всего арабского мира в создании атомной генерации, намерены полностью полагаться на зарубежных поставщиков всех стадий ядерного топливного цикла.
Пока официальный Эр-Рияд ведет речь в первую очередь о добыче урана: как полагают саудовцы, в недрах принадлежащей им части Аравийского полуострова содержится до 5 % мировых запасов этого металла — грех не воспользоваться. Однако некоторые влиятельные лица страны поговаривают о возможности обогащения урана в будущем. Так, в конце 2017 года член королевской семьи принц Турки аль Фейсал (бывший много лет главой саудовской разведки, а также послом в США) заявил в интервью Reuters, что Саудовская Аравия должна сохранить суверенное право в дальнейшем осуществлять разделение изотопов урана.
Эр-Рияд, как водится, не хочет отставать от Тегерана — своего давнего соперника за доминирование в регионе и в умах исламского мира. Соглашение с Ираном, достигнутое рядом ведущих держав и затем утвержденное резолюцией Совета Безопасности ООН в середине 2015 года, фактически признало право Тегерана на обогащение урана, хотя и с серьезными, но временными (до 10–15 лет) ограничениями. Это стало одной из наиболее принципиальных уступок Исламской республике: ведь на протяжении многих лет международное сообщество выступало резко против любой активности персов в сфере разделения изотопов. Именно на этот прецедент, а также на отсутствие в международном праве (прежде всего в Договоре о нераспространении ядерного оружия) ясно выраженного запрета суверенным государствам вести мирную деятельность в сфере ЯТЦ сегодня ссылаются некоторые представители Саудовской Аравии, в их числе и Турки аль Фейсал.
При тех финансовых ресурсах, которые все еще имеются у крупнейшего мирового экспортера нефти, осуществление подобных планов — вопрос техники и политической воли. Конечно, не факт, что Эр-Рияд готов пойти до конца, раздражая Запад, прежде всего США: причудливый альянс ведущей демократии мира с одной из последних абсолютных монархий издавна служит залогом стабильности и благополучия для аравийских шейхов, а Вашингтону дает мощный рычаг контроля над ситуацией в регионе. Поэтому саудовцы заявляют о приверженности мирному атому. Однако можно вспомнить, что с похожих заявлений когда-то начинались ядерные программы в Индии, Пакистане и ЮАР, которые закончились созданием атомного оружия.
Сегодня гарантии нераспространения на Ближнем и Среднем Востоке зиждутся на нескольких столпах, которые представляются все менее надежными. В частности, это упомянутое соглашение 2015 года с Ираном, которое приостановило подозрительную ядерную активность Тегерана; однако намерение нынешней администрации США отказаться от обязательств по этому соглашению может дать Тегерану повод пересмотреть свои планы. Другой «пилон спокойствия» — стабильность Саудовской Аравии как таковой. В прежние десятилетия она не вызывала особых сомнений, но сегодня речь идет о стране, чью экономику подтачивает затяжной нефтяной кризис (доходы от нефтяного экспорта в последние годы снизились примерно вдвое), вовлеченной в серьезные вооруженные конфликты в регионе и к тому же вступившей в полосу острой внутриполитической борьбы. Учитывая нарастающую раздробленность правящей элиты королевства, существуют риски его дезинтеграции с непредсказуемыми последствиями для формируемой атомной отрасли, и не только для нее.
Все это усиливает настороженность, которая возникает у многих при упоминании о стремлении Саудовской Аравии к полному циклу во фронт-энде. Если, конечно, вброс информации о намерении обогащать уран не является способом усилить переговорные позиции Эр-Рияда в атомном торге с США.
Эр-Рияд, как водится, не хочет отставать от Тегерана — своего давнего соперника за доминирование в регионе и в умах исламского мира. Соглашение с Ираном, достигнутое рядом ведущих держав и затем утвержденное резолюцией Совета Безопасности ООН в середине 2015 года, фактически признало право Тегерана на обогащение урана, хотя и с серьезными, но временными (до 10–15 лет) ограничениями. Это стало одной из наиболее принципиальных уступок Исламской республике: ведь на протяжении многих лет международное сообщество выступало резко против любой активности персов в сфере разделения изотопов. Именно на этот прецедент, а также на отсутствие в международном праве (прежде всего в Договоре о нераспространении ядерного оружия) ясно выраженного запрета суверенным государствам вести мирную деятельность в сфере ЯТЦ сегодня ссылаются некоторые представители Саудовской Аравии, в их числе и Турки аль Фейсал.
При тех финансовых ресурсах, которые все еще имеются у крупнейшего мирового экспортера нефти, осуществление подобных планов — вопрос техники и политической воли. Конечно, не факт, что Эр-Рияд готов пойти до конца, раздражая Запад, прежде всего США: причудливый альянс ведущей демократии мира с одной из последних абсолютных монархий издавна служит залогом стабильности и благополучия для аравийских шейхов, а Вашингтону дает мощный рычаг контроля над ситуацией в регионе. Поэтому саудовцы заявляют о приверженности мирному атому. Однако можно вспомнить, что с похожих заявлений когда-то начинались ядерные программы в Индии, Пакистане и ЮАР, которые закончились созданием атомного оружия.
Сегодня гарантии нераспространения на Ближнем и Среднем Востоке зиждутся на нескольких столпах, которые представляются все менее надежными. В частности, это упомянутое соглашение 2015 года с Ираном, которое приостановило подозрительную ядерную активность Тегерана; однако намерение нынешней администрации США отказаться от обязательств по этому соглашению может дать Тегерану повод пересмотреть свои планы. Другой «пилон спокойствия» — стабильность Саудовской Аравии как таковой. В прежние десятилетия она не вызывала особых сомнений, но сегодня речь идет о стране, чью экономику подтачивает затяжной нефтяной кризис (доходы от нефтяного экспорта в последние годы снизились примерно вдвое), вовлеченной в серьезные вооруженные конфликты в регионе и к тому же вступившей в полосу острой внутриполитической борьбы. Учитывая нарастающую раздробленность правящей элиты королевства, существуют риски его дезинтеграции с непредсказуемыми последствиями для формируемой атомной отрасли, и не только для нее.
Все это усиливает настороженность, которая возникает у многих при упоминании о стремлении Саудовской Аравии к полному циклу во фронт-энде. Если, конечно, вброс информации о намерении обогащать уран не является способом усилить переговорные позиции Эр-Рияда в атомном торге с США.
СТРАТЕГИЯ
Канада: атомная стратегия «мельчает»
Канадская провинция Онтарио по-прежнему чтит атомную энергетику, но до середины столетия не будет строить новые крупные ядерные энергоблоки, а существующие мощности АЭС постепенно сократит. Такова суть Долгосрочного плана развития энергетики, принятого в конце 2017 года властями этого региона, на который приходится львиная доля ядерной генерации, производственной и научной базы атомной отрасли страны.
В крупнейшей по экономическому потенциалу канадской провинции не ожидается быстрого роста энергопотребления, поэтому, по оценке властей, достаточно поддерживать в работе существующие ядерные мощности, причем не все. Так что планируется поочередный капитальный ремонт десяти блоков на атомных станциях «Брюс» и «Дарлингтон», а длительный простой ремонтируемых мощностей будет компенсирован продлением работы наиболее «возрастной» АЭС «Пикеринг» до 2024 года.
После полувековой абсолютной монополии в Канаде тяжеловодных энергетических реакторов отечественной конструкции, на границе прошлого и нынешнего десятилетий власти формально приоткрыли атомный рынок для зарубежных технологий больших легководных реакторов, и у мировых поставщиков мелькнула надежда воспользоваться этим (наибольшую активность тогда проявили Areva и Westinghouse). В конце 2000-х власти и компании сразу нескольких провинций стали рассматривать подобные проекты, наряду с вариантами внедрения новых канадских разработок. Однако в результате экономического кризиса конца 2000-х, развития добычи углеводородов в Северной Америке и падения цен на нефть и газ, снижения, а затем стагнации потребления электричества, удорожания атомных проектов и других обстоятельств — расширение или создание новой крупномасштабной ядерной генерации в Канаде утратило смысл. В результате, помимо Онтарио, также «ушли в песок» планы сооружения больших атомных блоков в провинциях Нью-Брансвик (единственной за пределами Онтарио, имеющей сегодня действующую ядерную генерацию), Альберта и Саскачеван. Что касается Квебека — другого региона, исторически имевшего (не слишком удачный) опыт в атомной энергетике, — то он в 2012 году закрыл последний блок своей АЭС «Джентили» и решил не возвращаться к атомным планам, благо свыше 90 % электроэнергетики этой провинции приходится на самую дешевую и маневренную гидрогенерацию, мощности которой избыточны.
В этих условиях поставщикам полноразмерных реакторных установок на канадском рынке сегодня делать нечего: неудивительно, что федеральный отраслевой регулятор не получает новых заявок на оценку больших реакторных установок, а некоторые прежние подобные заявки благоразумно отозваны или «замерзли» на стадиях предлицензионного рассмотрения.
Речь идет не об охлаждении Канады к атомной энергетике, скорее — о перераспределении приоритетов. В последние годы в стране явно усиливается интерес к малым реакторам (электрической мощностью до 300 МВт). Это происходит на фоне глобального бума разработок в «легкой весовой категории», компании — авторы которых ищут для них потенциальные рынки. С этой точки зрения один из лучших вариантов — второе в мире по площади государство, которое нуждается в автономном энергоснабжении множества географически изолированных производственных комплексов и населенных пунктов и при этом располагает большим научно-техническим потенциалом в атомной энергетике, лояльным к отрасли населением и открытым для иностранных поставщиков атомным рынком. Подобное сочетание условий почти нигде в мире больше не встречается.
Недаром в последние примерно два года 10 поставщиков малых реакторов один за другим подали заявки на предварительную оценку конструкций Канадской комиссией по ядерной безопасности (CNSC); один из них (канадская Terrestrial Energy) уже прошел первую фазу этой необязательной процедуры. В «малой» нише некоторые иностранные вендоры могут получить определенную компенсацию за несбывшиеся надежды, связанные с «большой» канадской энергетикой. Например, среди участников предлицензионного рассмотрения в CNSC с февраля 2018 года фигурирует и компания Westinghouse, которая прежде рассчитывала внедрить в Канаде свой флагманский большой реактор AP1000, а теперь примеряется к местному рынку с концептуальным микрореактором eVinci.
Активизация поставщиков в Канаде происходит на фоне явного оживления интереса государства к «малым реакторным формам». Так, к июню 2016 года по заказу министерства энергетики Онтарио было подготовлено и представлено ТЭО возможности внедрения малых модульных реакторов на территории провинции. В 2017 году ведущая научно-исследовательская организация Канады CNL инициировала исследование перспектив развития рынка малых реакторов в стране и объявила о намерении создать на территории своего основного ядерного центра в Чок-Ривер (провинция Онтарио) полигона для внедрения демонстрационных малых реакторов, первый из которых должен заработать к 2026 году. К октябрю 2017 года CNL получила 19 предложений о возможности реализации подобных проектов с потенциальным участием сотен заинтересованных компаний. Используя собранную информацию, CNL планирует в ближайшем будущем подготовить детальную программу развития малых реакторов. Вслед за этим в конце февраля 2018 года федеральные власти объявили о начале подготовки под эгидой министерства природных ресурсов дорожной карты развития малых реакторов в Канаде. Итоговый документ должен появиться осенью нынешнего года. В общем, отказавшись пока от расширения больших АЭС, Канада имеет хорошие шансы превратиться в своеобразную Мекку для поставщиков малых реакторов.
После полувековой абсолютной монополии в Канаде тяжеловодных энергетических реакторов отечественной конструкции, на границе прошлого и нынешнего десятилетий власти формально приоткрыли атомный рынок для зарубежных технологий больших легководных реакторов, и у мировых поставщиков мелькнула надежда воспользоваться этим (наибольшую активность тогда проявили Areva и Westinghouse). В конце 2000-х власти и компании сразу нескольких провинций стали рассматривать подобные проекты, наряду с вариантами внедрения новых канадских разработок. Однако в результате экономического кризиса конца 2000-х, развития добычи углеводородов в Северной Америке и падения цен на нефть и газ, снижения, а затем стагнации потребления электричества, удорожания атомных проектов и других обстоятельств — расширение или создание новой крупномасштабной ядерной генерации в Канаде утратило смысл. В результате, помимо Онтарио, также «ушли в песок» планы сооружения больших атомных блоков в провинциях Нью-Брансвик (единственной за пределами Онтарио, имеющей сегодня действующую ядерную генерацию), Альберта и Саскачеван. Что касается Квебека — другого региона, исторически имевшего (не слишком удачный) опыт в атомной энергетике, — то он в 2012 году закрыл последний блок своей АЭС «Джентили» и решил не возвращаться к атомным планам, благо свыше 90 % электроэнергетики этой провинции приходится на самую дешевую и маневренную гидрогенерацию, мощности которой избыточны.
В этих условиях поставщикам полноразмерных реакторных установок на канадском рынке сегодня делать нечего: неудивительно, что федеральный отраслевой регулятор не получает новых заявок на оценку больших реакторных установок, а некоторые прежние подобные заявки благоразумно отозваны или «замерзли» на стадиях предлицензионного рассмотрения.
Речь идет не об охлаждении Канады к атомной энергетике, скорее — о перераспределении приоритетов. В последние годы в стране явно усиливается интерес к малым реакторам (электрической мощностью до 300 МВт). Это происходит на фоне глобального бума разработок в «легкой весовой категории», компании — авторы которых ищут для них потенциальные рынки. С этой точки зрения один из лучших вариантов — второе в мире по площади государство, которое нуждается в автономном энергоснабжении множества географически изолированных производственных комплексов и населенных пунктов и при этом располагает большим научно-техническим потенциалом в атомной энергетике, лояльным к отрасли населением и открытым для иностранных поставщиков атомным рынком. Подобное сочетание условий почти нигде в мире больше не встречается.
Недаром в последние примерно два года 10 поставщиков малых реакторов один за другим подали заявки на предварительную оценку конструкций Канадской комиссией по ядерной безопасности (CNSC); один из них (канадская Terrestrial Energy) уже прошел первую фазу этой необязательной процедуры. В «малой» нише некоторые иностранные вендоры могут получить определенную компенсацию за несбывшиеся надежды, связанные с «большой» канадской энергетикой. Например, среди участников предлицензионного рассмотрения в CNSC с февраля 2018 года фигурирует и компания Westinghouse, которая прежде рассчитывала внедрить в Канаде свой флагманский большой реактор AP1000, а теперь примеряется к местному рынку с концептуальным микрореактором eVinci.
Активизация поставщиков в Канаде происходит на фоне явного оживления интереса государства к «малым реакторным формам». Так, к июню 2016 года по заказу министерства энергетики Онтарио было подготовлено и представлено ТЭО возможности внедрения малых модульных реакторов на территории провинции. В 2017 году ведущая научно-исследовательская организация Канады CNL инициировала исследование перспектив развития рынка малых реакторов в стране и объявила о намерении создать на территории своего основного ядерного центра в Чок-Ривер (провинция Онтарио) полигона для внедрения демонстрационных малых реакторов, первый из которых должен заработать к 2026 году. К октябрю 2017 года CNL получила 19 предложений о возможности реализации подобных проектов с потенциальным участием сотен заинтересованных компаний. Используя собранную информацию, CNL планирует в ближайшем будущем подготовить детальную программу развития малых реакторов. Вслед за этим в конце февраля 2018 года федеральные власти объявили о начале подготовки под эгидой министерства природных ресурсов дорожной карты развития малых реакторов в Канаде. Итоговый документ должен появиться осенью нынешнего года. В общем, отказавшись пока от расширения больших АЭС, Канада имеет хорошие шансы превратиться в своеобразную Мекку для поставщиков малых реакторов.
РЫНКИ
ЕС набивает цену эмиссии
В ближайшее время должен вступить в силу план реформы европейской Системы торговли квотами на эмиссию парниковых газов (Система торговли эмиссией — СТЭ). Эта реформа определит ее облик на следующем, четвертом этапе функционирования системы — в 2021–2030 годах.
СТЭ была введена в 2005 году, является первым и до сих пор крупнейшим в мире рынком прав на эмиссию и служит одним из важнейших механизмов реализации энерго-климатической стратегии ЕС, предусматривающей сокращение парниковых выбросов на 40 % к 2030 году по сравнению с уровнем 1990 года. Помимо 28 стран Евросоюза к СТЭ также присоединились Норвегия, Исландия и Лихтенштейн. Система охватывает 45 % источников эмиссии в этих государствах: это электроэнергетика и крупные промышленные предприятия-эмитенты некоторых отраслей (порядка 11 тыс. объектов), а также гражданская авиация. Для них установлены квоты на выбросы, которыми можно торговать с некоторыми ограничениями (единичный товар этого рынка — квота на эмиссию 1 тонны CO2 либо его эквивалентов — некоторых других парниковых газов). Первичное размещение квот осуществляется как бесплатно, так и путем аукционной продажи (значение этого способа возрастает). На первом этапе СТЭ (2005–2007 годы) суммарный лимит для всех стран, входивших в Систему, составил 2298 млн тонн CO2 в год; на втором этапе (2008–2012 годы) — 2082 млн тонн; на третьем, ныне проходящем этапе (2013–2020 годы) квота, установленная изначально,— 1974 млн тонн —снижается ежегодно на 1,74 %.
Реорганизация этой системы понадобилась, в частности, из-за периодических кризисов рынка квот на эмиссию, приводивших к их значительному обесцениванию и, как следствие, существенному снижению эффективности всего механизма. Так, в 2007 году предложение квот значительно превысило спрос, и цены упали практически до нуля; после нескольких ценовых всплесков (до 30 евро за тонну в отдельные периоды) в первой половине текущего десятилетия история повторилась: цены колебались в типичном диапазоне 4–8 евро за тонну, падая в отдельные периоды до минимума в 3 евро за тонну.
В связи с этим Евросоюз с 2013 года начал принимать меры для выправления баланса спроса и предложения. В частности, стала расширяться практика платного первичного размещения квот; было введено ежегодное сокращение их суммарного лимита и ограничена возможность использования квот прошлых периодов; в 2015 году создан Резерв стабилизации рынка, куда изымается часть квот. Эти меры позволили несколько поднять цены с очередного дна, достигнутого к началу 2013 года, но этого оказалось недостаточно для принципиального исправления ситуации.
Основные положения реформы СТЭ на предстоящем четвертом этапе были сформулированы Европейским Советом в октябре 2014 года и с тех пор проходили длительную процедуру доработки и согласования различными органами Евросоюза. В конце февраля 2018 года Совет Европейского Союза последним из полномочных органов утвердил проект директивы ЕС, определяющей облик СТЭ в 2020-х годах. Среди основных нововведений: повышение темпов ежегодного сокращения общего лимита квот (с 1,74 % до 2,20 %); поэтапное увеличение к 2023 году вдвое Резерва стабилизации рынка и снижение, начиная с 2023 года, ликвидности части квот, находящихся в этом Резерве; доведение доли платного первичного размещения квот до 57 %. Эти и другие меры призваны связать избыточное предложение квот, обеспечив повышение их стоимости: для эффективного экономического стимулирования, например, отказа энергокомпаний от угольной генерации в пользу низкоэмиссионных ее видов, включая атомную, цена должна составлять порядка 30–35 евро за тонну. Если этот рынок заработает в полную силу, то возрастет его роль в ряду других мер снижения парниковых выбросов: развития ВИЭ, повышения энергоэффективности, установления директивных технических стандартов эмиссии в ряде секторов и т. п. Благодаря этому Евросоюз надеется реализовать к 2030 году свой план сокращения парниковых выбросов, который пока выполнен примерно наполовину.
Реорганизация этой системы понадобилась, в частности, из-за периодических кризисов рынка квот на эмиссию, приводивших к их значительному обесцениванию и, как следствие, существенному снижению эффективности всего механизма. Так, в 2007 году предложение квот значительно превысило спрос, и цены упали практически до нуля; после нескольких ценовых всплесков (до 30 евро за тонну в отдельные периоды) в первой половине текущего десятилетия история повторилась: цены колебались в типичном диапазоне 4–8 евро за тонну, падая в отдельные периоды до минимума в 3 евро за тонну.
В связи с этим Евросоюз с 2013 года начал принимать меры для выправления баланса спроса и предложения. В частности, стала расширяться практика платного первичного размещения квот; было введено ежегодное сокращение их суммарного лимита и ограничена возможность использования квот прошлых периодов; в 2015 году создан Резерв стабилизации рынка, куда изымается часть квот. Эти меры позволили несколько поднять цены с очередного дна, достигнутого к началу 2013 года, но этого оказалось недостаточно для принципиального исправления ситуации.
Основные положения реформы СТЭ на предстоящем четвертом этапе были сформулированы Европейским Советом в октябре 2014 года и с тех пор проходили длительную процедуру доработки и согласования различными органами Евросоюза. В конце февраля 2018 года Совет Европейского Союза последним из полномочных органов утвердил проект директивы ЕС, определяющей облик СТЭ в 2020-х годах. Среди основных нововведений: повышение темпов ежегодного сокращения общего лимита квот (с 1,74 % до 2,20 %); поэтапное увеличение к 2023 году вдвое Резерва стабилизации рынка и снижение, начиная с 2023 года, ликвидности части квот, находящихся в этом Резерве; доведение доли платного первичного размещения квот до 57 %. Эти и другие меры призваны связать избыточное предложение квот, обеспечив повышение их стоимости: для эффективного экономического стимулирования, например, отказа энергокомпаний от угольной генерации в пользу низкоэмиссионных ее видов, включая атомную, цена должна составлять порядка 30–35 евро за тонну. Если этот рынок заработает в полную силу, то возрастет его роль в ряду других мер снижения парниковых выбросов: развития ВИЭ, повышения энергоэффективности, установления директивных технических стандартов эмиссии в ряде секторов и т. п. Благодаря этому Евросоюз надеется реализовать к 2030 году свой план сокращения парниковых выбросов, который пока выполнен примерно наполовину.
ПОЛИТИКА
Дефляция атомного рынка Великобритании
В последние полгода в Великобритании резко усилилась критика условий строительства АЭС «Хинкли-Пойнт С», которое планируется начать в середине 2019 года. Одна из подлинных ее причин — укрепление оппозиционных сил и ослабление правящей Консервативной партии, утратившей большинство в Парламенте в итоге досрочных выборов, проведенных в начале июня 2017 года. Обострение противоречий внутри Консервативной партии и сформированного ею правительства подливает масла в огонь.
Базовые параметры сделки властей с инвесторами «Хинкли-Пойнт С» (французской EDF и китайской CGN) утверждались решениями, принятыми разными консервативными правительствами во главе с Дэвидом Кэмероном и Терезой Мэй — нынешним премьер-министром. Благодаря такой преемственности сделка в ее состоявшемся виде (окончательное соглашение было заключено в сентябре 2016 года) рассматривается как детище Консервативной партии. На фоне ослабления позиций консерваторов это соглашение стало особенно удобной мишенью для нападок политических оппонентов. После июньских выборов жесткая критика проекта прозвучала, в частности, в двух докладах британской счетной палаты (National Audit Office), представленных в июне и сентябре, а также в выводах по итогам расследования этого вопроса, проведенного в конце 2017 года влиятельным парламентским бюджетным комитетом, большинство и место председателя в котором получили оппозиционные партии. Средства массовой информации транслируют недовольство обществу, значительная часть которого и без того раздражена неудачами тори в вопросах выхода Великобритании из Евросоюза, обуздания терроризма, упорядочения миграции, разрешения противоречий вокруг Шотландии и Ольстера и т. д.
Основные аргументы разноголосой критики в целом совпадают и сводятся к тому, что сделка в существующем ее виде приведет к неоправданной переплате по счетам потребителей за электричество, возможному снижению надежности энергоснабжения и недоиспользованию социально-экономических преимуществ, которые должны быть получены от «крупнейшей стройки современной Великобритании». Так, итоговый доклад парламентского комитета подтверждает ранее сделанные выводы счетной палаты Соединенного Королевства о том, что правительство Д. Кэмерона в 2013 году согласовало с инвесторами необоснованно высокую гарантированную цену на электроэнергию будущей АЭС «Хинкли-Пойнт С»: 92,5 фунта за 1 МВт∙ч, что вдвое выше сегодняшнего уровня оптовых цен. Благодаря этому потребители в течение 35 лет могут заплатить владельцам станции порядка 30 млрд фунтов в качестве компенсации разницы с рыночными ценами.
Хотя правительство говорит о преимуществах проектов строительства новых ядерных энергоблоков для экономического роста и занятости, в случае «Хинкли-Пойнт С» оно не просчитало этот эффект количественно и не создало механизмов для его максимизации, заключают критики консерваторов. Наконец, значительные превышения бюджетов и сроков реализации проектов сооружения энергоблоков EPR в Финляндии, Франции и Китае не дают уверенности в том, что строительство аналогичных блоков на АЭС «Хинкли-Пойнт С» обойдется в запланированную ныне сумму (19,6 млрд фунтов) и будет осуществлено в назначенный срок (пуск первого блока — к концу 2025 года). Несоблюдение параметров проекта не только негативно отразится на его рентабельности для инвестора, но и может сказаться на энергобезопасности страны, полагают члены Парламента. «Правительство допустило ряд серьезных стратегических просчетов и должно объяснить, чтó оно собирается делать во избежание подобного в будущем», — резюмируют законодатели.
Критика оппонентов создает атмосферу скептицизма вокруг «Хинкли-Пойнт С» и последующих проектов строительства АЭС, на фоне которых выигрышно преподносятся инициативы по развитию популярной в стране «зеленой» энергетики, чья стоимость довольно быстро снижается и в отдельных случаях уже выигрывает в сравнении с первой в нынешнем веке британской атомной новостройкой. Хотя сторонники принятых ранее решений выдвигают собственные рациональные контраргументы, они не могут не считаться со сложившейся политической обстановкой и настроениями в обществе. Это заставляет исполнительную власть и инвесторов совместно искать новые схемы реализации следующих проектов строительства АЭС и уверять общество, что те обойдутся дешевле «Хинкли». В частности, EDF поспешила заверить, что планируемое строительство аналогичных блоков EPR на АЭС «Сайзвэлл-С» будет стоить на 20 % дешевле, и даже при использовании существующей схемы инвестирования в проект фиксированная цена электричества этой станции будет ниже 90 фунтов за 1 МВт∙ч. Между тем правительство, очевидно, прислушается к критикам сделки по «Хинкли» в Парламенте, которые вслед за счетной палатой указали, что финансовое участие британских властей может намного снизить стоимость «атомного» электричества. Похоже, дело идет к пересмотру схемы реализации следующих проектов строительства АЭС в Соединенном Королевстве: не исключено, что, в отличие от «Хинкли-Пойнт С», их крупными кредиторами или акционерами могут стать британские госструктуры. Это будет показательным поворотом для атомной генерации в Великобритании, которая с конца прошлого века поэтапно перешла в частные руки.
Основные аргументы разноголосой критики в целом совпадают и сводятся к тому, что сделка в существующем ее виде приведет к неоправданной переплате по счетам потребителей за электричество, возможному снижению надежности энергоснабжения и недоиспользованию социально-экономических преимуществ, которые должны быть получены от «крупнейшей стройки современной Великобритании». Так, итоговый доклад парламентского комитета подтверждает ранее сделанные выводы счетной палаты Соединенного Королевства о том, что правительство Д. Кэмерона в 2013 году согласовало с инвесторами необоснованно высокую гарантированную цену на электроэнергию будущей АЭС «Хинкли-Пойнт С»: 92,5 фунта за 1 МВт∙ч, что вдвое выше сегодняшнего уровня оптовых цен. Благодаря этому потребители в течение 35 лет могут заплатить владельцам станции порядка 30 млрд фунтов в качестве компенсации разницы с рыночными ценами.
Хотя правительство говорит о преимуществах проектов строительства новых ядерных энергоблоков для экономического роста и занятости, в случае «Хинкли-Пойнт С» оно не просчитало этот эффект количественно и не создало механизмов для его максимизации, заключают критики консерваторов. Наконец, значительные превышения бюджетов и сроков реализации проектов сооружения энергоблоков EPR в Финляндии, Франции и Китае не дают уверенности в том, что строительство аналогичных блоков на АЭС «Хинкли-Пойнт С» обойдется в запланированную ныне сумму (19,6 млрд фунтов) и будет осуществлено в назначенный срок (пуск первого блока — к концу 2025 года). Несоблюдение параметров проекта не только негативно отразится на его рентабельности для инвестора, но и может сказаться на энергобезопасности страны, полагают члены Парламента. «Правительство допустило ряд серьезных стратегических просчетов и должно объяснить, чтó оно собирается делать во избежание подобного в будущем», — резюмируют законодатели.
Критика оппонентов создает атмосферу скептицизма вокруг «Хинкли-Пойнт С» и последующих проектов строительства АЭС, на фоне которых выигрышно преподносятся инициативы по развитию популярной в стране «зеленой» энергетики, чья стоимость довольно быстро снижается и в отдельных случаях уже выигрывает в сравнении с первой в нынешнем веке британской атомной новостройкой. Хотя сторонники принятых ранее решений выдвигают собственные рациональные контраргументы, они не могут не считаться со сложившейся политической обстановкой и настроениями в обществе. Это заставляет исполнительную власть и инвесторов совместно искать новые схемы реализации следующих проектов строительства АЭС и уверять общество, что те обойдутся дешевле «Хинкли». В частности, EDF поспешила заверить, что планируемое строительство аналогичных блоков EPR на АЭС «Сайзвэлл-С» будет стоить на 20 % дешевле, и даже при использовании существующей схемы инвестирования в проект фиксированная цена электричества этой станции будет ниже 90 фунтов за 1 МВт∙ч. Между тем правительство, очевидно, прислушается к критикам сделки по «Хинкли» в Парламенте, которые вслед за счетной палатой указали, что финансовое участие британских властей может намного снизить стоимость «атомного» электричества. Похоже, дело идет к пересмотру схемы реализации следующих проектов строительства АЭС в Соединенном Королевстве: не исключено, что, в отличие от «Хинкли-Пойнт С», их крупными кредиторами или акционерами могут стать британские госструктуры. Это будет показательным поворотом для атомной генерации в Великобритании, которая с конца прошлого века поэтапно перешла в частные руки.
БИЗНЕС
Тихоходное импортозамещение
В канун 2018 года дочерняя структура Росатома подписала договор почти на миллиард долларов о поставке комплектов оборудования машзала для обоих блоков АЭС «Пакш‑2» в Венгрии. Контракт был заключен с консорциумом, возглавляемым обществом с ограниченной ответственностью GE Hungary Kft. — венгерским подразделением американского концерна General Electric.
Речь идет прежде всего о внедрении на АЭС «Пакш» тихоходных турбин Arabelle и четырехполюсных генераторов Gigatop, которые изготовит французская «дочка» американской компании — Alstom Power Systems. Ранее аналогичное решение о поставках «американо-французского» основного оборудования турбинного острова было принято в отношении ряда других проектов Росатома: планируемого строительства АЭС «Ханхикиви» в Финляндии, «Аккую» в Турции, Балтийской АЭС в России. Правда, часть номенклатуры поставок должна осуществляться совместным предприятием структур GE и Росатома — ООО «Турбинные технологии ААЭМ». Одна из главных целей этой компании — локализация технологии Arabelle, включая (как провозглашалось первоначально) перспективное производство преобладающей части основного оборудования в России. Однако выпуск основной части турбоагрегата в рамках СП пока не локализован. В упомянутых проектах с Arabelle структуры Росатома должны поставлять в основном вспомогательное оборудование. Основная часть турбин и генераторов будет поступать с зарубежных заводов General Electric. К слову, в Китае сотрудничество местных госкомпаний с Alstom (энергомашиностроительное подразделение которой позже перешло под контроль GE) уже привело к локализации в КНР производства основного оборудования турбинного острова Arabelle местной компанией Dongfang Electric.
Конечно, решение Росатома по диверсификации поставок для различных проектов строительства АЭС можно только приветствовать. Во-первых, альтернатива турбинам ПАО «Силовые машины» и украинского «Турбоатома» создает конкуренцию, а она, как известно, держит в тонусе поставщиков и сбивает цены. Во-вторых, американские партнеры предлагают Росатому существующую, работающую на действующих АЭС технологию, тогда как, например, тихоходная турбина «Силовых машин» пока референций не имеет.
Однако приходится делать поправку и на другие обстоятельства: санкции против России расширяются и становятся все более изощренными. Хотелось бы верить, что это не повлияет на реализацию зарубежных проектов Росатома. Справедливости ради надо сказать, что часть проектов с ВВЭР‑1200 (в России, Белоруссии, Бангладеш) предполагает поставки отечественных турбин, в основном быстроходных.
Конечно, решение Росатома по диверсификации поставок для различных проектов строительства АЭС можно только приветствовать. Во-первых, альтернатива турбинам ПАО «Силовые машины» и украинского «Турбоатома» создает конкуренцию, а она, как известно, держит в тонусе поставщиков и сбивает цены. Во-вторых, американские партнеры предлагают Росатому существующую, работающую на действующих АЭС технологию, тогда как, например, тихоходная турбина «Силовых машин» пока референций не имеет.
Однако приходится делать поправку и на другие обстоятельства: санкции против России расширяются и становятся все более изощренными. Хотелось бы верить, что это не повлияет на реализацию зарубежных проектов Росатома. Справедливости ради надо сказать, что часть проектов с ВВЭР‑1200 (в России, Белоруссии, Бангладеш) предполагает поставки отечественных турбин, в основном быстроходных.
Тренды оценивал наш аналитик Ингард Шульга.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ НОМЕРА
