Ядерная безопасность как фактор экономики
Аварии на АЭС «Три-Майл-Айленд», Чернобыльской и «Фукусима-1» вписаны в историю как примеры грубейших ошибок, человеческого подвига и инновационных решений. Директор Института проблем безопасного развития атомной энергетики, член-корреспондент РАН Леонид Большов рассказывает о том, как не допустить повторения катастроф.
Последствия Чернобыля
Чернобыльская авария была неожиданностью. До Чернобыля в Советском Союзе считалось, что наши атомные станции очень хороши и наши операторы — это высококвалифицированные специалисты с высшим образованием. Поэтому никаких тяжелых аварий у нас в принципе не может быть, и атомную станцию впору строить на Красной площади. Об этом руководству страны заявляли лидеры отрасли буквально накануне чернобыльской аварии, произошедшей в апреле 1986 года.
Спустя пять лет атомное сообщество попросило меня возглавить работу по согласованию формулировок причин аварии. Непростое это было дело, поскольку представители организации, и научного руководителя, и конструктора, и проектанта, и оператора — каждый, обсуждая объективные причины, приведшие к этой аварии, ощущал за своей спиной тень прокурора.
Тем не менее за несколько месяцев удалось согласовать формулу, которая за прошедшие 25 лет никоим образом не изменилась. И сегодня ее формулировка такова: из-за неправильных действий оператора реактор был приведен в аномальное состояние, в котором проявились недостатки как научной проработки реактора, так и конструкции.
Чернобыльская авария была неожиданностью. До Чернобыля в Советском Союзе считалось, что наши атомные станции очень хороши и наши операторы — это высококвалифицированные специалисты с высшим образованием. Поэтому никаких тяжелых аварий у нас в принципе не может быть, и атомную станцию впору строить на Красной площади. Об этом руководству страны заявляли лидеры отрасли буквально накануне чернобыльской аварии, произошедшей в апреле 1986 года.
Спустя пять лет атомное сообщество попросило меня возглавить работу по согласованию формулировок причин аварии. Непростое это было дело, поскольку представители организации, и научного руководителя, и конструктора, и проектанта, и оператора — каждый, обсуждая объективные причины, приведшие к этой аварии, ощущал за своей спиной тень прокурора.
Тем не менее за несколько месяцев удалось согласовать формулу, которая за прошедшие 25 лет никоим образом не изменилась. И сегодня ее формулировка такова: из-за неправильных действий оператора реактор был приведен в аномальное состояние, в котором проявились недостатки как научной проработки реактора, так и конструкции.
До сих пор в умах и сознании людей Чернобыль — это апокалипсис с неисчислимыми человеческими жертвами Но это не так.
Исполнилось 30 лет со дня чернобыльской аварии. Эту памятную дату мы отметили серией конференций, симпозиумов. При поддержке МЧС издан национальный доклад по чернобыльским последствиям. В нем представлены достоверно известные цифры: диагноз «острая лучевая болезнь» был поставлен 134 людям. Из них в первые четыре месяца умерло 28 человек, остальных вылечили. Среди населения ни одного случая острой лучевой болезни не зафиксировано.
Тотальные медицинские обследования на загрязненных территориях выявили увеличение частоты рака щитовидной железы — до 40 % из 748 случаев — у тех, кто были детьми во время аварии. Зафиксировано некоторое увеличение частоты лейкемии у ликвидаторов. Это редкая болезнь, и ее легко обнаружить на общем фоне заболеваемости. Еще несколько случаев рака щитовидной железы, в пределах 20 из 115, у ликвидаторов медики связывают с радиацией. В общую смертность это никакого вклада не внесло.
Смертность ликвидаторов аварии на ЧАЭС находится на том же уровне, что и у обычного взрослого населения. За исключением случаев рака щитовидной железы у детей (подавляющее большинство их вылечено), здоровье населения радиация не затронула. Так что, если посмотреть на медицинские последствия Чернобыля, они весьма и весьма ограниченны. Сразу после аварии в Обнинске был открыт специальный медицинский регистр, специалисты которого до сих пор отслеживают здоровье пострадавших. Медицинские последствия изучают также большое количество организаций за рубежом.
Тотальные медицинские обследования на загрязненных территориях выявили увеличение частоты рака щитовидной железы — до 40 % из 748 случаев — у тех, кто были детьми во время аварии. Зафиксировано некоторое увеличение частоты лейкемии у ликвидаторов. Это редкая болезнь, и ее легко обнаружить на общем фоне заболеваемости. Еще несколько случаев рака щитовидной железы, в пределах 20 из 115, у ликвидаторов медики связывают с радиацией. В общую смертность это никакого вклада не внесло.
Смертность ликвидаторов аварии на ЧАЭС находится на том же уровне, что и у обычного взрослого населения. За исключением случаев рака щитовидной железы у детей (подавляющее большинство их вылечено), здоровье населения радиация не затронула. Так что, если посмотреть на медицинские последствия Чернобыля, они весьма и весьма ограниченны. Сразу после аварии в Обнинске был открыт специальный медицинский регистр, специалисты которого до сих пор отслеживают здоровье пострадавших. Медицинские последствия изучают также большое количество организаций за рубежом.
Эксперты проверяли повреждения реактора на Чернобыльской АЭС с помощью вертолета (Чернобыль, Украина, 1986 г.). Photo: Flickr/IAEA
Разнобоя между данными нет. В этом отношении Чернобыль никакая не катастрофа, если сравнить с Бхопалом (авария на химическом заводе в Индии в декабре 1984 года с выбросом ядовитого газа, вследствие которой погибло до 18 тыс. человек), с авариями на шахте «Распадская» и на Саяно-Шушенской ГЭС.
Авария на Чернобыльской АЭС не только изменила сотни тысяч судеб, но и нанесла огромный экономический ущерб и сокрушительный удар по атомной отрасли. Но это только очевидные последствия катастрофы; есть и другие, отголоски которых мировая общественность до сих пор ощущает на себе.
Чернобыльская катастрофа 1986 года показала все слабые места атомной энергетики. Отсутствие конкретики всколыхнуло мировую общественность, вызвав волну протеста; а ученые тем временем пытались разобраться во всем и найти причины. В странах бывшего Союза прекращалось проектирование и замораживалось строительство новых атомных станций и реакторов.
Для страны, в которой произошла авария, экономические, социальные, политические последствия были плачевны. Производство электричества с использованием атомной энергии обходится значительно дешевле по сравнению с большинством других способов, а его доходность соответственно выше.
Взорвавшийся реактор и последующий вывод из эксплуатации всей Чернобыльской станции — это недополученная государством прибыль. Также к прямому экономическому ущербу можно отнести пришедшие в негодность и подлежащие утилизации материальные активы станции. Эксперты, оценивающие степень экономического ущерба, называют сумму в сотни миллиардов долларов. Косвенный ущерб — это вред, нанесенный не направленным действием, а вследствие совершения этого действия.
В данном случае он выражен потерей тысяч гектаров сельскохозяйственных земель и лесных угодий, испорченной экологией, а также отсутствием возможности развития районов, ставших непригодными для проживания. Еще в 1991 году «чернобыльский закон» объявил 8 млн человек, в том числе 2 млн в России, «отверженными и пораженными». В России территория в 60 тыс. кв. км оказалась загрязненной выше уровня 1 кюри на 1 км². Рядом со станцией, в Брянской области, были и районы с бóльшим уровнем загрязнения, но основная площадь была загрязнена примерно на этом уровне.
Авария на Чернобыльской АЭС не только изменила сотни тысяч судеб, но и нанесла огромный экономический ущерб и сокрушительный удар по атомной отрасли. Но это только очевидные последствия катастрофы; есть и другие, отголоски которых мировая общественность до сих пор ощущает на себе.
Чернобыльская катастрофа 1986 года показала все слабые места атомной энергетики. Отсутствие конкретики всколыхнуло мировую общественность, вызвав волну протеста; а ученые тем временем пытались разобраться во всем и найти причины. В странах бывшего Союза прекращалось проектирование и замораживалось строительство новых атомных станций и реакторов.
Для страны, в которой произошла авария, экономические, социальные, политические последствия были плачевны. Производство электричества с использованием атомной энергии обходится значительно дешевле по сравнению с большинством других способов, а его доходность соответственно выше.
Взорвавшийся реактор и последующий вывод из эксплуатации всей Чернобыльской станции — это недополученная государством прибыль. Также к прямому экономическому ущербу можно отнести пришедшие в негодность и подлежащие утилизации материальные активы станции. Эксперты, оценивающие степень экономического ущерба, называют сумму в сотни миллиардов долларов. Косвенный ущерб — это вред, нанесенный не направленным действием, а вследствие совершения этого действия.
В данном случае он выражен потерей тысяч гектаров сельскохозяйственных земель и лесных угодий, испорченной экологией, а также отсутствием возможности развития районов, ставших непригодными для проживания. Еще в 1991 году «чернобыльский закон» объявил 8 млн человек, в том числе 2 млн в России, «отверженными и пораженными». В России территория в 60 тыс. кв. км оказалась загрязненной выше уровня 1 кюри на 1 км². Рядом со станцией, в Брянской области, были и районы с бóльшим уровнем загрязнения, но основная площадь была загрязнена примерно на этом уровне.
Резервист проводит дезактивацию. Photo: Flickr/IAEA
В Европе за пределами СССР после Чернобыля до этого уровня оказалось загрязнено почти 70 тыс. км². Но ни один из этих километров не был выведен в разряд «пострадавших», и ни один местный житель не был назван «жертвой Чернобыля». Наши ведущие специалисты говорили, что не надо этого делать. Они понимали, что на этой огромной территории от радиации никто не пострадает.
Ученые бились за то, чтобы концепции, законы соответствовали здравому смыслу. Отсутствие информации — негативный момент. Неграмотному человеку можно что угодно втолковать. Речь не только о политиках, которые в то время имели отношение к принятию решений. Многие из них были искренне убеждены в своей правоте.
То, что было в Чернобыле сделано на «пятерку», — это организация государственной системы ликвидации последствий аварии. Были моментально созданы правительственная комиссия во главе с премьером и оперативные группы на нескольких уровнях: Политбюро ЦК КПСС, республиканских правительств в Белоруссии, на Украине, штабы ведомств, профессиональных организаций.
Обсуждались и вырабатывались решения, обязательные для исполнения. Чего стоит создание УС-605, той самой строительной организации Минсредмаша, которая строила саркофаг над четвертым блоком и выполнила еще очень многие работы в зоне. Тогда строители в министерстве были, наверное, самые сильные в стране.
Ученые бились за то, чтобы концепции, законы соответствовали здравому смыслу. Отсутствие информации — негативный момент. Неграмотному человеку можно что угодно втолковать. Речь не только о политиках, которые в то время имели отношение к принятию решений. Многие из них были искренне убеждены в своей правоте.
То, что было в Чернобыле сделано на «пятерку», — это организация государственной системы ликвидации последствий аварии. Были моментально созданы правительственная комиссия во главе с премьером и оперативные группы на нескольких уровнях: Политбюро ЦК КПСС, республиканских правительств в Белоруссии, на Украине, штабы ведомств, профессиональных организаций.
Обсуждались и вырабатывались решения, обязательные для исполнения. Чего стоит создание УС-605, той самой строительной организации Минсредмаша, которая строила саркофаг над четвертым блоком и выполнила еще очень многие работы в зоне. Тогда строители в министерстве были, наверное, самые сильные в стране.
Возвращение Японии к использованию АЭС неизбежно. Ведь это страна без природных ресурсов, и обременять экономику привозным топливом нельзя — бюджет этого не выдержит.
Трижды на одни и те же грабли
Когда случился «Чернобыль», в памяти еще свежа была авария на «Три-Майл-Айленд», которая произошла в Соединенных Штатах в 1979 году. Тогда в активной зоне произошло расплавление существенной части топлива. Оно осталось внутри корпуса, не вышло за его пределы, и не было никакого выброса радиоактивности. За счет большого количества воды внутри корпуса удалось дополнительно подать воду, что привело к охлаждению расплава и его замораживанию. Потом это замороженное расплавленное топливо с трудом извлекли из корпуса.
Для западной научно-технической общественности авария на «Три-Майл-Айленд» была шоком. Это побудило ее к обширным исследованиям в области безопасности. Исследования были стимулированы как внутри каждой из стран, использующих атомную энергетику, так и международными коллективами. В Советском Союзе от таких исследований отмахнулись — считали, что нам подобная авария не грозит.
После Чернобыля российских специалистов обвиняли, что те не усвоили урок «Три-Майл-Айленд». Но, как показало время, японцы не выучили ни российский, ни американский уроки. Это важный — момент: уроки, полученные после аварии в одной стране, должны учить все. Ведь не скажешь, что Япония — малоразвитая страна или технология у них отсталая. Ситуация с Фукусимой — это еще одно доказательство того, что все уроки нужно учить всем.
Не удалось удержать японских коллег от повторения ошибок. На те же грабли, на которые наступил СССР при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, наступили и в Японии. Власти в Токио перепугали народ своими совершенно необдуманными действиями, чрезмерной реакцией на аварию, крайне жесткими нормами очистки территории и эвакуацией населения.
Сказались организационные проблемы, абсолютная неготовность японской системы реагирования на чрезвычайные ситуации. Японцы пошли по той же самой дороге, что и мы после Чернобыля, напугав народ, потеряв доверие населения. Вернуть репутацию атомной энергетики японцам будет непросто.
Надо предотвращать любые аварии, последствия которых могут серьезным образом повлиять на общество, в том числе благодаря непродуманным действиям. В результате получается, что люди страдают не от последствий аварий как таковых, а от чрезмерных контрмер. Попытки защитить людей, когда они не основаны на рекомендациях науки, наносят гораздо больше вреда, чем приносят пользы. Так не должно быть. А для этого надо слушать экспертов.
Когда случился «Чернобыль», в памяти еще свежа была авария на «Три-Майл-Айленд», которая произошла в Соединенных Штатах в 1979 году. Тогда в активной зоне произошло расплавление существенной части топлива. Оно осталось внутри корпуса, не вышло за его пределы, и не было никакого выброса радиоактивности. За счет большого количества воды внутри корпуса удалось дополнительно подать воду, что привело к охлаждению расплава и его замораживанию. Потом это замороженное расплавленное топливо с трудом извлекли из корпуса.
Для западной научно-технической общественности авария на «Три-Майл-Айленд» была шоком. Это побудило ее к обширным исследованиям в области безопасности. Исследования были стимулированы как внутри каждой из стран, использующих атомную энергетику, так и международными коллективами. В Советском Союзе от таких исследований отмахнулись — считали, что нам подобная авария не грозит.
После Чернобыля российских специалистов обвиняли, что те не усвоили урок «Три-Майл-Айленд». Но, как показало время, японцы не выучили ни российский, ни американский уроки. Это важный — момент: уроки, полученные после аварии в одной стране, должны учить все. Ведь не скажешь, что Япония — малоразвитая страна или технология у них отсталая. Ситуация с Фукусимой — это еще одно доказательство того, что все уроки нужно учить всем.
Не удалось удержать японских коллег от повторения ошибок. На те же грабли, на которые наступил СССР при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, наступили и в Японии. Власти в Токио перепугали народ своими совершенно необдуманными действиями, чрезмерной реакцией на аварию, крайне жесткими нормами очистки территории и эвакуацией населения.
Сказались организационные проблемы, абсолютная неготовность японской системы реагирования на чрезвычайные ситуации. Японцы пошли по той же самой дороге, что и мы после Чернобыля, напугав народ, потеряв доверие населения. Вернуть репутацию атомной энергетики японцам будет непросто.
Надо предотвращать любые аварии, последствия которых могут серьезным образом повлиять на общество, в том числе благодаря непродуманным действиям. В результате получается, что люди страдают не от последствий аварий как таковых, а от чрезмерных контрмер. Попытки защитить людей, когда они не основаны на рекомендациях науки, наносят гораздо больше вреда, чем приносят пользы. Так не должно быть. А для этого надо слушать экспертов.
Пять техников Metropolitan Edison, в защитных костюмах и с дыхательными аппаратами, готовятся войти в здание гермоболочки, в котором находится поврежденный реактор энергоблока №2 АЭС «Три-Майл-Айленд» - им предстоит получить дополнительные данные по радиации и выполнить мелкие ремонтные работы; Мидлтаун, Пенсильвания, 16 октября 1980 года.(AP Photo)
В этом смысле во всем мире идет движение в правильном направлении — в сторону безопасности. Поэтому мы положительно отреагировали на инициативу ИБРАЭ, которая оказалась в русле инициатив секретариата МАГАТЭ и целого ряда западных стран. После ЧАЭС в СССР приняли решения, соответствующие представлениям мировой науки о защите от радиации. По рекомендации Всемирной организации здравоохранения при радиационном загрязнении территории до 20 мЗв делать ничего не надо.
Этот вывод был буквально выстрадан мировым сообществом, проверен на чернобыльской аварии. Но он был полностью проигнорирован в Японии. И токийские власти поставили крайне затратную и практически невыполнимую задачу — вычистить все в зоне загрязнения до уровня в один миллизиверт. На что не хватит ВВП даже этой богатейшей страны.
Возвращение Японии к использованию АЭС неизбежно. Ведь это страна без природных ресурсов, и обременять экономику привозным топливом нельзя — даже японский бюджет этого не выдержит. Шаги японской комиссии к ядерному регулированию, в том числе разработка новых правил безопасности, проверка каждой станции, разумны. Но они совершаются в условиях, когда потеряно доверие общественности, поэтому восстановление работы АЭС будет происходить с большим трудом.
Промышленности придется нести дополнительные расходы. Доля АЭС в энергобалансе страны через несколько лет будет ниже, чем могла бы быть, и цена этого — дополнительная нагрузка на экономику и нарушение жизнедеятельности большого количества человек. Моральный удар по обществу.
На протяжении долгих лет специалисты ИБРАЭ были одними из немногих, кто пытался достучаться до умов руководителей атомных компаний, правительственных органов, объясняя, что основные последствия даже самых тяжелых аварий не медицинские, не загрязнение окружающей среды. Это все факторы наименее значительные. А факторы наиболее значительные, на порядок более существенные — социально-экономические, психологические, политические последствия.
В понимании этой картины появились у России совсем недавно очень мощные союзники. В декабре 2012 года в Вашингтоне прошел первый семинар, где американское общество инженеров-механиков представило доклад группы, анализировавшей перспективные системы обеспечения безопасности в процессе эксплуатации энергии мирного атома.
Основной вывод доклада полностью соответствует чернобыльскому опыту и говорит о том, что главная цель обеспечения безопасности — избежание мощных социально-экономических и политических встрясок всего общества при любом заметном ядерно-радиационном инциденте. Реакция промышленников на доклад была острой. Но видно было, что происходит самоорганизация внутри атомной отрасли, появляется осознание того, что паника — самая серьезная угроза и не надо дожидаться драконовских мер от регуляторов.
Этот вывод был буквально выстрадан мировым сообществом, проверен на чернобыльской аварии. Но он был полностью проигнорирован в Японии. И токийские власти поставили крайне затратную и практически невыполнимую задачу — вычистить все в зоне загрязнения до уровня в один миллизиверт. На что не хватит ВВП даже этой богатейшей страны.
Возвращение Японии к использованию АЭС неизбежно. Ведь это страна без природных ресурсов, и обременять экономику привозным топливом нельзя — даже японский бюджет этого не выдержит. Шаги японской комиссии к ядерному регулированию, в том числе разработка новых правил безопасности, проверка каждой станции, разумны. Но они совершаются в условиях, когда потеряно доверие общественности, поэтому восстановление работы АЭС будет происходить с большим трудом.
Промышленности придется нести дополнительные расходы. Доля АЭС в энергобалансе страны через несколько лет будет ниже, чем могла бы быть, и цена этого — дополнительная нагрузка на экономику и нарушение жизнедеятельности большого количества человек. Моральный удар по обществу.
На протяжении долгих лет специалисты ИБРАЭ были одними из немногих, кто пытался достучаться до умов руководителей атомных компаний, правительственных органов, объясняя, что основные последствия даже самых тяжелых аварий не медицинские, не загрязнение окружающей среды. Это все факторы наименее значительные. А факторы наиболее значительные, на порядок более существенные — социально-экономические, психологические, политические последствия.
В понимании этой картины появились у России совсем недавно очень мощные союзники. В декабре 2012 года в Вашингтоне прошел первый семинар, где американское общество инженеров-механиков представило доклад группы, анализировавшей перспективные системы обеспечения безопасности в процессе эксплуатации энергии мирного атома.
Основной вывод доклада полностью соответствует чернобыльскому опыту и говорит о том, что главная цель обеспечения безопасности — избежание мощных социально-экономических и политических встрясок всего общества при любом заметном ядерно-радиационном инциденте. Реакция промышленников на доклад была острой. Но видно было, что происходит самоорганизация внутри атомной отрасли, появляется осознание того, что паника — самая серьезная угроза и не надо дожидаться драконовских мер от регуляторов.
Усвоенные уроки
Первый урок, который мы извлекли из чернобыльской аварии — серьезное отношение к тяжелым авариям на АЭС. Надо понимать, что окончательного состояния абсолютной безопасности просто не бывает. Надо все время искать слабые места, устранять их. Большая работа по модернизации и повышению безопасности проделана на АЭС после Чернобыля. Были разработаны серьезные программы по модернизации, повышению безопасности не только реакторов РБМК, но и ВВЭР, и БН. Добавились новые элементы в подходе к обеспечению безопасности после аварии на «Фукусиме».
Прежде всего, это необходимость самого серьезного отношения к внешним воздействиям, анализ даже очень маловероятных событий, будь то наводнение, цунами, тайфуны, пожары, ураганы, что угодно. Нужно учитывать даже наименее вероятные события и анализировать, насколько каждый блок по отдельности и вся станция в целом готовы выдержать удары стихии или злонамеренные действия. Возможность аварий одновременно на нескольких блоках тоже необходимо анализировать.
Второй урок — глубокая модернизация систем аварийного реагирования с выводом ее на высший государственный уровень. В России дело сдвинулось с мертвой точки со становлением МЧС, созданием кризисного центра концерна «Росэнергоатом» и центров его поддержки. Сегодня в России есть современный Национальный центр управления в кризисных ситуациях, мощный отраслевой центр управления в Росатоме с системой центров технической поддержки, кризисный центр в Росгидромете, других ведомствах и организациях.
Есть технический кризисный центр и в ИБРАЭ. Все они показали свою работоспособность, анализируя ситуацию на АЭС «Фукусима-1». Работы по углубленной оценке безопасности, надзору за безопасностью стали постоянной составляющей нашей деятельности.
Принцип многобарьерности защиты получил мощное дополнение в форме учета человеческого фактора. Сформировалась культура безопасности. Если раньше этот термин казался буржуазным предрассудком, то после Чернобыля он вошел в лексикон российских специалистов и прижился на всех стадиях создания атомных станций и их использования, начиная с проектирования, конструирования, строительства, эксплуатации и заканчивая выводом из эксплуатации. Начата информационная работа на территориальном уровне.
В ряде регионов созданы специализированные системы мониторинга и аварийного реагирования. Обеспечение своевременной и выверенной реакции органов власти на местах — это наиболее важная и трудоемкая составляющая системы реагирования. В идеале система под эгидой МЧС России должна охватывать всю территорию России и, безусловно, территории, где есть ядерные объекты, а также защищать от возможных угроз с сопредельных территорий.
В ряде стран после «Фукусимы», так же как после Чернобыля, поначалу решили отказаться от атомной энергетики. Но это произошло под влиянием эмоций. И, к сожалению, всегда примешивается политика. После развала Советского Союза эмоциональным отношением населения к атомной энергетике немедленно воспользовались политические деятели, стремившиеся набрать голоса и объявлявшие: «Мы вас спасем от этого ужасного зла».
В СССР была программа, согласно которой к 2020 году у нас должны были быть введены 100 гигаватт атомных мощностей. Но после Чернобыля эту программу остановили, стройки во многих регионах страны были прекращены. Только после того, как заканчиваются выборы, начинается повседневная экономика. И она все расставляет по своим местам. Она требует, чтобы горели лампочки.
Что произошло, например, в Армении после землетрясения в Спитаке 1988 года? Раздались дружные голоса: «Остановить Армянскую атомную станцию!» Остановили. И в ближайшую зиму в Ереване вырубили на дрова почти все деревья. Пришлось станцию перезапускать. То же самое и в Японии. Стал падать ВНП, пришлось ввозить сжиженный газ, уголь — это все дорого стоило, в то время как атомные станции давали значительно более дешевое электричество. Естественно, это сильно повлияло на экономику Японии.
В итоге промышленный, финансовый сектор стал давить на правительство, произошла смена кабинета министров, и было принято решение о перезапуске японских атомных энергоблоков. Вместе с тем система ядерного регулирования в Японии после «Фукусимы» была в корне перестроена. Были разработаны новые правила, соответствующие мировым, а то и еще строже. «Вторые ключи» находятся у префектур: только если местная власть согласна, атомная станция запускается вновь. Сейчас активно идет процесс проверки и запуска достаточно безопасных блоков.
Китай, который остановил новое строительство после «Фукусимы», проработал вопросы безопасности и в итоге запретил строительство станций второго поколения; рассматриваются только проекты третьего поколения и три плюс — с повышенным уровнем безопасности. То есть процесс сооружения новых блоков возобновился по всему миру.
Первый урок, который мы извлекли из чернобыльской аварии — серьезное отношение к тяжелым авариям на АЭС. Надо понимать, что окончательного состояния абсолютной безопасности просто не бывает. Надо все время искать слабые места, устранять их. Большая работа по модернизации и повышению безопасности проделана на АЭС после Чернобыля. Были разработаны серьезные программы по модернизации, повышению безопасности не только реакторов РБМК, но и ВВЭР, и БН. Добавились новые элементы в подходе к обеспечению безопасности после аварии на «Фукусиме».
Прежде всего, это необходимость самого серьезного отношения к внешним воздействиям, анализ даже очень маловероятных событий, будь то наводнение, цунами, тайфуны, пожары, ураганы, что угодно. Нужно учитывать даже наименее вероятные события и анализировать, насколько каждый блок по отдельности и вся станция в целом готовы выдержать удары стихии или злонамеренные действия. Возможность аварий одновременно на нескольких блоках тоже необходимо анализировать.
Второй урок — глубокая модернизация систем аварийного реагирования с выводом ее на высший государственный уровень. В России дело сдвинулось с мертвой точки со становлением МЧС, созданием кризисного центра концерна «Росэнергоатом» и центров его поддержки. Сегодня в России есть современный Национальный центр управления в кризисных ситуациях, мощный отраслевой центр управления в Росатоме с системой центров технической поддержки, кризисный центр в Росгидромете, других ведомствах и организациях.
Есть технический кризисный центр и в ИБРАЭ. Все они показали свою работоспособность, анализируя ситуацию на АЭС «Фукусима-1». Работы по углубленной оценке безопасности, надзору за безопасностью стали постоянной составляющей нашей деятельности.
Принцип многобарьерности защиты получил мощное дополнение в форме учета человеческого фактора. Сформировалась культура безопасности. Если раньше этот термин казался буржуазным предрассудком, то после Чернобыля он вошел в лексикон российских специалистов и прижился на всех стадиях создания атомных станций и их использования, начиная с проектирования, конструирования, строительства, эксплуатации и заканчивая выводом из эксплуатации. Начата информационная работа на территориальном уровне.
В ряде регионов созданы специализированные системы мониторинга и аварийного реагирования. Обеспечение своевременной и выверенной реакции органов власти на местах — это наиболее важная и трудоемкая составляющая системы реагирования. В идеале система под эгидой МЧС России должна охватывать всю территорию России и, безусловно, территории, где есть ядерные объекты, а также защищать от возможных угроз с сопредельных территорий.
В ряде стран после «Фукусимы», так же как после Чернобыля, поначалу решили отказаться от атомной энергетики. Но это произошло под влиянием эмоций. И, к сожалению, всегда примешивается политика. После развала Советского Союза эмоциональным отношением населения к атомной энергетике немедленно воспользовались политические деятели, стремившиеся набрать голоса и объявлявшие: «Мы вас спасем от этого ужасного зла».
В СССР была программа, согласно которой к 2020 году у нас должны были быть введены 100 гигаватт атомных мощностей. Но после Чернобыля эту программу остановили, стройки во многих регионах страны были прекращены. Только после того, как заканчиваются выборы, начинается повседневная экономика. И она все расставляет по своим местам. Она требует, чтобы горели лампочки.
Что произошло, например, в Армении после землетрясения в Спитаке 1988 года? Раздались дружные голоса: «Остановить Армянскую атомную станцию!» Остановили. И в ближайшую зиму в Ереване вырубили на дрова почти все деревья. Пришлось станцию перезапускать. То же самое и в Японии. Стал падать ВНП, пришлось ввозить сжиженный газ, уголь — это все дорого стоило, в то время как атомные станции давали значительно более дешевое электричество. Естественно, это сильно повлияло на экономику Японии.
В итоге промышленный, финансовый сектор стал давить на правительство, произошла смена кабинета министров, и было принято решение о перезапуске японских атомных энергоблоков. Вместе с тем система ядерного регулирования в Японии после «Фукусимы» была в корне перестроена. Были разработаны новые правила, соответствующие мировым, а то и еще строже. «Вторые ключи» находятся у префектур: только если местная власть согласна, атомная станция запускается вновь. Сейчас активно идет процесс проверки и запуска достаточно безопасных блоков.
Китай, который остановил новое строительство после «Фукусимы», проработал вопросы безопасности и в итоге запретил строительство станций второго поколения; рассматриваются только проекты третьего поколения и три плюс — с повышенным уровнем безопасности. То есть процесс сооружения новых блоков возобновился по всему миру.
Личное наблюдение
Однажды в Институте Слифосовского я наблюдал сцену, которая произвела на меня сильное впечатление и навела на мысль о схожести действий хирургов с действиями операторов АЭС. Буквально за несколько секунд рядом с посетителем больницы, которому стало плохо по дороге к выходу, оказались два врача. Они тут же произвели необходимые реанимационные действия. Это высокий уровень профессионализма, который должен быть присущ оператору — готовность к быстрым и точным действиям.
Но у оператора есть преимущество перед медиками: свои действия он отрабатывает на полномасштабных тренажерах. После Чернобыля к подготовке кадров стали относиться серьезно. Созданы и внедрены полномасштабные тренажеры, на которых операторы отрабатывают действия в нестандартных ситуациях.
Вообще работа оператора на блочном щите управления непростая. Это с первого взгляда кажется, что на БЩУ ничего не происходит. Стрелки стоят на мониторах неподвижно, лампочки не мигают — играй в шахматы и пей чай. Ничего подобного. Внимание нужно сохранять постоянно.
События случаются редко, и реагировать на них необходимо очень быстро и очень точно. Для этого требуется опыт, который операторы набирают на полномасштабных тренажерах.
Но у оператора есть преимущество перед медиками: свои действия он отрабатывает на полномасштабных тренажерах. После Чернобыля к подготовке кадров стали относиться серьезно. Созданы и внедрены полномасштабные тренажеры, на которых операторы отрабатывают действия в нестандартных ситуациях.
Вообще работа оператора на блочном щите управления непростая. Это с первого взгляда кажется, что на БЩУ ничего не происходит. Стрелки стоят на мониторах неподвижно, лампочки не мигают — играй в шахматы и пей чай. Ничего подобного. Внимание нужно сохранять постоянно.
События случаются редко, и реагировать на них необходимо очень быстро и очень точно. Для этого требуется опыт, который операторы набирают на полномасштабных тренажерах.
Цена науки
Атомная энергетика — это та область, где Россия конкурентоспособна, где она не просто вровень стоит с другими странами, но и опережает их по ряду направлений, в том числе по вопросам безопасности. АЭС российского дизайна покупают не только в Азии, но и в Европе. Достаточно привести пример Финляндии, которая выбрала Росатом для строительства своей АЭС «Ханхикиви». Ведь в Финляндии самые жесткие в Европе нормы безопасности. Роль России в обеспечении ядерной безопасности, повышении ее уровня в мире после Чернобыля велика.
На рубеже 1990-х появилась возможность взаимодействовать со всем мировым сообществом, которое занималось с 1979 года изучением различных процессов, связанных с тяжелыми авариями. Российские специалисты активно включились в работу. Весь мир старался нам помочь. Мы начали участвовать в международных проектах.
Исследования российских специалистов нашли воплощение в проектах, связанных с разработкой дополнительных систем безопасности. И воздушный теплообменник, и двойная оболочка, и устройство локализации расплава — все это выросло из международного проекта, который реализовывался в 1990-х под эгидой Агентства по ядерной энергии OECD. В те годы предложение смоделировать и провести эксперимент по удержанию расплава внутри корпуса реактора было очень важно и для американского проекта Westinghouse, и для франко-германского европейского реактора EPR.
В Курчатовском институте был проведен эксперимент с двуокисью урана. Специалисты осуществляли расчетно-теоретическую поддержку этого проекта: выбор конструкции установки, описание эксперимента, предтесты, посттесты. После завершения первого проекта, который был назван «Расплав», последовал второй — «Маска». Он потребовал изучения деталей взаимодействия различных материалов в корпусе реактора. Мировое сообщество с нетерпением ждало от российских специалистов окончания исследований.
Результатом было следующее: расплав в корпусе реактора малой или средней мощности ВВЭР-440 или AP600 Westinghouse можно удержать, если есть достаточное количество воды внутри и снаружи. Для реакторов с мощностью 1000 МВт уже гарантировать ничего нельзя, а для реакторов большей мощности, 1400–1500 МВт, это представлялось невероятным.
Стало быть, гарантии удержания расплава внутри корпуса реактора при аварии с расплавлением активной зоны для тысячника дать нельзя. Поэтому появилось требование: применять устройства локализации расплава. Такую «ловушку расплава» впервые применили на Тяньваньской АЭС — первой станции, построенной после Чернобыля. Сегодня все новые российские проекты оснащены устройствами локализации расплава.
Но наука не стоит на месте. Обеспечивать отсутствие тяжелых аварий можно двумя способами. Первый способ состоит в наращивании количества систем безопасности — это, например, запасные генераторы. Второй — в переходе к проектам нового поколения, где такие аварии невозможны. В России эта работа проводится в рамках федеральной программы до 2020 года. В мире также идет аналогичная работа.
К примеру, американцы на своих новых блоках АР-1000 «ловушку расплава» решили не ставить — их эксперты сочли: конструкция этих блоков такова, что расплав ядерного топлива не выйдет за пределы активной зоны. Сейчас ищут подходы к тому, чтобы не допустить самой возможности расплава топлива, разгона реактора.
Атомная энергетика — это та область, где Россия конкурентоспособна, где она не просто вровень стоит с другими странами, но и опережает их по ряду направлений, в том числе по вопросам безопасности. АЭС российского дизайна покупают не только в Азии, но и в Европе. Достаточно привести пример Финляндии, которая выбрала Росатом для строительства своей АЭС «Ханхикиви». Ведь в Финляндии самые жесткие в Европе нормы безопасности. Роль России в обеспечении ядерной безопасности, повышении ее уровня в мире после Чернобыля велика.
На рубеже 1990-х появилась возможность взаимодействовать со всем мировым сообществом, которое занималось с 1979 года изучением различных процессов, связанных с тяжелыми авариями. Российские специалисты активно включились в работу. Весь мир старался нам помочь. Мы начали участвовать в международных проектах.
Исследования российских специалистов нашли воплощение в проектах, связанных с разработкой дополнительных систем безопасности. И воздушный теплообменник, и двойная оболочка, и устройство локализации расплава — все это выросло из международного проекта, который реализовывался в 1990-х под эгидой Агентства по ядерной энергии OECD. В те годы предложение смоделировать и провести эксперимент по удержанию расплава внутри корпуса реактора было очень важно и для американского проекта Westinghouse, и для франко-германского европейского реактора EPR.
В Курчатовском институте был проведен эксперимент с двуокисью урана. Специалисты осуществляли расчетно-теоретическую поддержку этого проекта: выбор конструкции установки, описание эксперимента, предтесты, посттесты. После завершения первого проекта, который был назван «Расплав», последовал второй — «Маска». Он потребовал изучения деталей взаимодействия различных материалов в корпусе реактора. Мировое сообщество с нетерпением ждало от российских специалистов окончания исследований.
Результатом было следующее: расплав в корпусе реактора малой или средней мощности ВВЭР-440 или AP600 Westinghouse можно удержать, если есть достаточное количество воды внутри и снаружи. Для реакторов с мощностью 1000 МВт уже гарантировать ничего нельзя, а для реакторов большей мощности, 1400–1500 МВт, это представлялось невероятным.
Стало быть, гарантии удержания расплава внутри корпуса реактора при аварии с расплавлением активной зоны для тысячника дать нельзя. Поэтому появилось требование: применять устройства локализации расплава. Такую «ловушку расплава» впервые применили на Тяньваньской АЭС — первой станции, построенной после Чернобыля. Сегодня все новые российские проекты оснащены устройствами локализации расплава.
Но наука не стоит на месте. Обеспечивать отсутствие тяжелых аварий можно двумя способами. Первый способ состоит в наращивании количества систем безопасности — это, например, запасные генераторы. Второй — в переходе к проектам нового поколения, где такие аварии невозможны. В России эта работа проводится в рамках федеральной программы до 2020 года. В мире также идет аналогичная работа.
К примеру, американцы на своих новых блоках АР-1000 «ловушку расплава» решили не ставить — их эксперты сочли: конструкция этих блоков такова, что расплав ядерного топлива не выйдет за пределы активной зоны. Сейчас ищут подходы к тому, чтобы не допустить самой возможности расплава топлива, разгона реактора.
Уважение, ресурсы и усилия, которые вкладывались в отечественную атомную науку, в последние годы не столь велики, как хотелось бы. Я с большой озабоченностью наблюдаю, что тренд в сторону инноваций и быстрой окупаемости существенно набирает обороты в атомной отрасли. Понятно, что эффективность — важный вопрос, которому в Советском Союзе уделяли немного внимания. Когда мы занялись быстрыми реакторами, разработкой кодов в рамках федеральной целевой программы по новой технологической платформе атомной энергетики, я приехал в ФЭИ познакомиться с «быстрой» технологией.
Тогда меня поразил масштаб исследований. Чтобы запустить натриевую технологию в БН-350, потом в БН-600, нужно было изготовить 90 установок. Сейчас никто не будет строить столько установок, чтобы запустить новую технологию. Поэтому возросла роль расчетных средств в разработке детальных компьютерных кодов. На основе этих расчетов специалисты принимают проектные решения использовать ту или иную систему безопасности как для «быстрой» технологии, так и на ВВЭРах.
Сегодня, когда все силы направлены на сооружение новых блоков, развитие научной деятельности вызывает озабоченность. Грань между наукой и инновациями постепенно стирается. А ведь это совершенно разные виды деятельности! Наука — это добывание нового знания, а инновация — превращение этого знания в продукт и в конечном итоге — в деньги. Без первого второе существовать не может. Поэтому, когда делается излишний крен в сторону инноваций, — забывается наука. Россия начала отставать в водо-водяной технологии.
После Чернобыля появилась активная программа исследований, в рамках которой изучали, можно ли удержать расплав в корпусе реактора, что будет с водородом, который образуется при окислении циркония водяным паром, как правильно вентилировать оболочку и так далее.
Россия первой в 1990-х запустила «ловушку» для расплава топлива. С тех пор прошло 20 лет, и за это время появилось большое количество систем безопасности. Детального изучения сегодня требует вопрос о необходимости этой самой «ловушки». Если после аварии первый контур остался цел, то в течение 72 часов ничего делать не надо — после того как цепная реакция будет заглушена автоматически, зона придет в исходное состояние. За это время остаточное тепловыделение за счет продуктов деления в ядерном топливе спадет.
Тогда меня поразил масштаб исследований. Чтобы запустить натриевую технологию в БН-350, потом в БН-600, нужно было изготовить 90 установок. Сейчас никто не будет строить столько установок, чтобы запустить новую технологию. Поэтому возросла роль расчетных средств в разработке детальных компьютерных кодов. На основе этих расчетов специалисты принимают проектные решения использовать ту или иную систему безопасности как для «быстрой» технологии, так и на ВВЭРах.
Сегодня, когда все силы направлены на сооружение новых блоков, развитие научной деятельности вызывает озабоченность. Грань между наукой и инновациями постепенно стирается. А ведь это совершенно разные виды деятельности! Наука — это добывание нового знания, а инновация — превращение этого знания в продукт и в конечном итоге — в деньги. Без первого второе существовать не может. Поэтому, когда делается излишний крен в сторону инноваций, — забывается наука. Россия начала отставать в водо-водяной технологии.
После Чернобыля появилась активная программа исследований, в рамках которой изучали, можно ли удержать расплав в корпусе реактора, что будет с водородом, который образуется при окислении циркония водяным паром, как правильно вентилировать оболочку и так далее.
Россия первой в 1990-х запустила «ловушку» для расплава топлива. С тех пор прошло 20 лет, и за это время появилось большое количество систем безопасности. Детального изучения сегодня требует вопрос о необходимости этой самой «ловушки». Если после аварии первый контур остался цел, то в течение 72 часов ничего делать не надо — после того как цепная реакция будет заглушена автоматически, зона придет в исходное состояние. За это время остаточное тепловыделение за счет продуктов деления в ядерном топливе спадет.
Факт
Первая «ловушка» для расплава топлива была построена под фундаментной плитой четвертого блока Чернобыльской АЭС. Это теплообменник. Оказалось, сделали это не зря. Расплав топлива дошел до фундаментной плиты и опустился на три этажа под шахту реактора, перемешавшись со всем, что встретил по дороге — песком и бетоном.
Гремучая смесь могла дойти до водоносных горизонтов. Если бы это произошло, то радионуклиды, среди которых есть и плутоний, оказались бы в подземных водах, и тогда их шансы попасть в Киевское море, Днепр и Черное море были бы велики. Это грозило катастрофой.
Сейчас при строительстве АЭС с реакторами ВВЭР под каждым реактором заранее устанавливается «ловушка расплава». Ее называют решением проблемы «китайского синдрома».
Если все многочисленные барьеры защиты откажут, топливо не войдет в грунты — оно попадет в специально уготованную ему «ловушку» с водяным охлаждением и будет там медленно застывать, пока не превратится в камень.
Кстати, спустя годы выяснилось, что французы в своем проекте европейского реактора применили как раз концепцию, которую мы предложили для четвертого блока Чернобыльской АЭС — растекание по водоохлаждаемой плите. У них было достаточно места под реакторной шахтой, и они там устроили теплообменник, для того чтобы топливо растекалось и застывало.
Первая «ловушка» для расплава топлива была построена под фундаментной плитой четвертого блока Чернобыльской АЭС. Это теплообменник. Оказалось, сделали это не зря. Расплав топлива дошел до фундаментной плиты и опустился на три этажа под шахту реактора, перемешавшись со всем, что встретил по дороге — песком и бетоном.
Гремучая смесь могла дойти до водоносных горизонтов. Если бы это произошло, то радионуклиды, среди которых есть и плутоний, оказались бы в подземных водах, и тогда их шансы попасть в Киевское море, Днепр и Черное море были бы велики. Это грозило катастрофой.
Сейчас при строительстве АЭС с реакторами ВВЭР под каждым реактором заранее устанавливается «ловушка расплава». Ее называют решением проблемы «китайского синдрома».
Если все многочисленные барьеры защиты откажут, топливо не войдет в грунты — оно попадет в специально уготованную ему «ловушку» с водяным охлаждением и будет там медленно застывать, пока не превратится в камень.
Кстати, спустя годы выяснилось, что французы в своем проекте европейского реактора применили как раз концепцию, которую мы предложили для четвертого блока Чернобыльской АЭС — растекание по водоохлаждаемой плите. У них было достаточно места под реакторной шахтой, и они там устроили теплообменник, для того чтобы топливо растекалось и застывало.
Кроме того, для современных реакторов серьезную угрозу представляет водород. Он образуется в результате взаимодействия циркония с водяным паром. Так было на АЭС «Фукусима-1», когда произошли разрушение зоны и окисление циркониевых оболочек. Дальше этот водород просочился в другие здания, разрушая их. Водородные взрывы показывали по японскому телевидению NHK. Есть средства для подавления водородных взрывов, но при медленных сценариях.
Рекомбинаторы, дожигатели водорода уничтожают его за счет специально расставленных под оболочкой устройств. Но при более быстрых сценариях они не успевают срабатывать. Это означает, что есть угроза взрыва, в результате которого может разрушиться оболочка. Российские специалисты участвовали в международном проекте по разработке тяжелоаварийных фильтров для атомных станций в 1988–1989 годах.
Работает это так: специальные устройства сбрасывают давление, возникшее под оболочкой. После чего водород вместе с парами газа проходит через фильтры и вылетает в трубу. Продукты деления оседают в фильтре и не загрязняют окружающую территорию. Варианты фильтров российские специалисты возили в Хэнфорд на испытания. Получили неплохие результаты.
Но все научные исследования были заброшены. Вернулись к этой теме пару лет назад. Концерн «Росэнергоатом» привлек к работе ВНИИТФ, где были поставлены эксперименты. Нужно довести это дело до конца. Этого требует эффективность российских проектов АЭС.
Сегодня за счет дополнительных систем безопасности проекты АЭС удорожаются. Системы управления становятся более громоздкими. А на заре развития атомной энергетики цена блока была сопоставима с блоками той же мощности тепловой генерации. За счет совершенствования безопасности мы увеличили цену блока в несколько раз. И сегодня вопрос о конкурентоспособности отнюдь не праздный. Атомная генерация проигрывает газотурбинным установкам. Дешевеет ветровая энергетика. Это означает, что конкурентоспособность атомных технологий под большим вопросом.
Нужно изобретать новые технологии и выходить на рынок с новыми продуктами, чтобы остаться в бизнесе. Именно по этой причине большие надежды возлагаются на новую технологическую платформу атомной энергетики. Если будут построены и запущены БРЕСТ-300 и БН-1200, и подтвердится эффективность «быстрой» тематики, то Россия надолго станет конкурентоспособной. Но надо понимать роль науки, научно-технических разработок в этом вопросе.
Обойтись без атомной энергетики человечество пока не может, альтернатив нет. Задача ИБРАЭ как ведущего академического института в атомной области — помочь отраслевой промышленности и надзору сделать ядерные технологии максимально безопасными. Сегодня важно изменить отношение к тяжелым, так называемым запроектным, авариям на атомных станциях.
Ситуация на АЭС «Фукусима-1» показала: если мы не будем готовы к такому развитию событий, то последствия будут крайне тяжелыми. Уроки Фукусимы надо учить так же, как в свое время были выучены уроки Чернобыля. И, конечно, критически важно иметь в России экспертный потенциал, способный оценить, спрогнозировать проблемы безопасности не только в атомной отрасли, но и в целом в промышленности и энергетике. Это государственное дело, для решения данной задачи надо создать национальный центр по анализу проблем безопасности в промышленности и энергосфере.
Рекомбинаторы, дожигатели водорода уничтожают его за счет специально расставленных под оболочкой устройств. Но при более быстрых сценариях они не успевают срабатывать. Это означает, что есть угроза взрыва, в результате которого может разрушиться оболочка. Российские специалисты участвовали в международном проекте по разработке тяжелоаварийных фильтров для атомных станций в 1988–1989 годах.
Работает это так: специальные устройства сбрасывают давление, возникшее под оболочкой. После чего водород вместе с парами газа проходит через фильтры и вылетает в трубу. Продукты деления оседают в фильтре и не загрязняют окружающую территорию. Варианты фильтров российские специалисты возили в Хэнфорд на испытания. Получили неплохие результаты.
Но все научные исследования были заброшены. Вернулись к этой теме пару лет назад. Концерн «Росэнергоатом» привлек к работе ВНИИТФ, где были поставлены эксперименты. Нужно довести это дело до конца. Этого требует эффективность российских проектов АЭС.
Сегодня за счет дополнительных систем безопасности проекты АЭС удорожаются. Системы управления становятся более громоздкими. А на заре развития атомной энергетики цена блока была сопоставима с блоками той же мощности тепловой генерации. За счет совершенствования безопасности мы увеличили цену блока в несколько раз. И сегодня вопрос о конкурентоспособности отнюдь не праздный. Атомная генерация проигрывает газотурбинным установкам. Дешевеет ветровая энергетика. Это означает, что конкурентоспособность атомных технологий под большим вопросом.
Нужно изобретать новые технологии и выходить на рынок с новыми продуктами, чтобы остаться в бизнесе. Именно по этой причине большие надежды возлагаются на новую технологическую платформу атомной энергетики. Если будут построены и запущены БРЕСТ-300 и БН-1200, и подтвердится эффективность «быстрой» тематики, то Россия надолго станет конкурентоспособной. Но надо понимать роль науки, научно-технических разработок в этом вопросе.
Обойтись без атомной энергетики человечество пока не может, альтернатив нет. Задача ИБРАЭ как ведущего академического института в атомной области — помочь отраслевой промышленности и надзору сделать ядерные технологии максимально безопасными. Сегодня важно изменить отношение к тяжелым, так называемым запроектным, авариям на атомных станциях.
Ситуация на АЭС «Фукусима-1» показала: если мы не будем готовы к такому развитию событий, то последствия будут крайне тяжелыми. Уроки Фукусимы надо учить так же, как в свое время были выучены уроки Чернобыля. И, конечно, критически важно иметь в России экспертный потенциал, способный оценить, спрогнозировать проблемы безопасности не только в атомной отрасли, но и в целом в промышленности и энергетике. Это государственное дело, для решения данной задачи надо создать национальный центр по анализу проблем безопасности в промышленности и энергосфере.
АЭС "Фукусима" 2016 г.
Photo: Flickr/IAEA
Photo: Flickr/IAEA
За бортом
После Чернобыля в России создали мощную систему радиационного мониторинга, аварийного реагирования. Атомные станции и комбинаты сегодня снабжены большим количеством сенсоров, датчиков, которые наблюдают за технологическими параметрами, радиационной обстановкой на объекте, вокруг объекта, параметрами безопасности. Эта информация не остается в стенах предприятия.
Если речь идет об атомной станции, то информация стекается в кризисный центр «Росэнергоатома», затем — в ситуационно-кризисный центр Росатома. Это означает: если какие-то параметры отклоняются от нормальных, то это видно не только работникам конкретного предприятия, но и тем, кто за ними присматривает.
Сегодня в кризисном центре «Росэнергоатома» работает 14 центров научно-технической поддержки. Каждый из них является наиболее компетентной организацией в своей области, будь то главный конструктор ВВЭР, главный конструктор РБМК, главный конструктор БН, проектант той или иной станции, метеорологическая или медицинская организация.
Центр научно-технической поддержки, начиненный серверами, компьютерами, содержащими базы данных по каждому объекту, работает круглосуточно. Зона ответственности ИБРАЭ — выдача рекомендаций по защите населения, окружающей среды, основанных на расчетах. Есть подведомственный МЧС Национальный центр управления кризисными ситуациями, где собирается информация по всем чрезвычайным ситуациям: наводнениям, пожарам.
Когда произошла «Фукусима», российская система хорошо сработала. В ИБРАЭ рассчитали, что будет с каждым блоком, используя компьютерные коды и опыт участия в самых разных ситуациях. Прежде всего специалисты сообщили, что на Дальнем Востоке даже при самых неблагоприятных вариантах развития ситуации ничего неприятного не произойдет.
Никаких эвакуаций, никаких контрмер там проводить не надо. В это время на Дальнем Востоке люди выстраивались в очереди к аптекам за спиртовым раствором йода, больницы были переполнены пострадавшими от внутренних ожогов. Люди считали, что осуществляют йодную профилактику, глотая спиртовой раствор йода. Информацию о том, что населению Дальнего Востока ничто не грозит, мы довели до верхних уровней управления.
Нужно было гасить панику, а для этого — информировать население. Это было организовано. В течение месяца каждые 15 минут по всем каналам распространения информации шла бегущая строка; Интернет, радио, телевидение транслировали данные по радиационной обстановке в 600 пунктах наблюдения. И за несколько дней паника сошла на нет. Опасения остались, но неадекватные поступки исчезли.
После Чернобыля в России создали мощную систему радиационного мониторинга, аварийного реагирования. Атомные станции и комбинаты сегодня снабжены большим количеством сенсоров, датчиков, которые наблюдают за технологическими параметрами, радиационной обстановкой на объекте, вокруг объекта, параметрами безопасности. Эта информация не остается в стенах предприятия.
Если речь идет об атомной станции, то информация стекается в кризисный центр «Росэнергоатома», затем — в ситуационно-кризисный центр Росатома. Это означает: если какие-то параметры отклоняются от нормальных, то это видно не только работникам конкретного предприятия, но и тем, кто за ними присматривает.
Сегодня в кризисном центре «Росэнергоатома» работает 14 центров научно-технической поддержки. Каждый из них является наиболее компетентной организацией в своей области, будь то главный конструктор ВВЭР, главный конструктор РБМК, главный конструктор БН, проектант той или иной станции, метеорологическая или медицинская организация.
Центр научно-технической поддержки, начиненный серверами, компьютерами, содержащими базы данных по каждому объекту, работает круглосуточно. Зона ответственности ИБРАЭ — выдача рекомендаций по защите населения, окружающей среды, основанных на расчетах. Есть подведомственный МЧС Национальный центр управления кризисными ситуациями, где собирается информация по всем чрезвычайным ситуациям: наводнениям, пожарам.
Когда произошла «Фукусима», российская система хорошо сработала. В ИБРАЭ рассчитали, что будет с каждым блоком, используя компьютерные коды и опыт участия в самых разных ситуациях. Прежде всего специалисты сообщили, что на Дальнем Востоке даже при самых неблагоприятных вариантах развития ситуации ничего неприятного не произойдет.
Никаких эвакуаций, никаких контрмер там проводить не надо. В это время на Дальнем Востоке люди выстраивались в очереди к аптекам за спиртовым раствором йода, больницы были переполнены пострадавшими от внутренних ожогов. Люди считали, что осуществляют йодную профилактику, глотая спиртовой раствор йода. Информацию о том, что населению Дальнего Востока ничто не грозит, мы довели до верхних уровней управления.
Нужно было гасить панику, а для этого — информировать население. Это было организовано. В течение месяца каждые 15 минут по всем каналам распространения информации шла бегущая строка; Интернет, радио, телевидение транслировали данные по радиационной обстановке в 600 пунктах наблюдения. И за несколько дней паника сошла на нет. Опасения остались, но неадекватные поступки исчезли.
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ НОМЕРА
