Атомная энергетика использует технологии двойного назначения, связана с повышенными рисками, чрезвычайно капитало- и наукоемка. В отличие от большинства других отраслей, в которых условия для инвесторов достаточно хороши, если государство минимизирует вмешательство и налоги, лишь следя за честностью конкуренции и соблюдением норм, в атомной сфере участие властей неизбежно.

Поэтому «ядерный» инвестиционный климат определяется прежде всего отношением государства и формами его влияния на отрасль. При всем многообразии вариантов, все страны можно разделить на несколько групп, границы между которыми местами размыты. К первой группе относятся страны с ярко выраженной проядерной политикой, государственным протекционизмом в отношении атомной энергетики.

Во вторую группу входят страны с более или менее нейтральным отношением к атомной энергетике. В них господдержка ядерной энергетики носит весьма ограниченный характер, как следствие, ее развитие происходит главным образом по законам экономической целесообразности, исходя из меняющейся рыночной конъюнктуры.

К третьей группе следует причислить страны, в которых ядерная энергетика поставлена в менее благоприятные условия, чем другие источники энергии. В каждой группе есть как умеренные, так и радикальные варианты.

«ЯДЕРНЫЙ ПРОТЕКЦИОНИЗМ»
В странах этой группы государство задает поступательное развитие ядерной энергетики независимо от рыночных условий. То есть государственный протекционизм в отрасли достигает наивысшей степени, проявляясь при этом по-разному.

Для атомных отраслей стран с государственным протекционизмом в его максимальном варианте, который можно назвать «ядерным абсолютизмом», характерны некоторые общие черты. Прежде всего, это полное доминирование государства во всех или почти всех сферах отрасли.

Как правило, львиная доля отраслевых ресурсов концентрируется в руках одной-двух государственных корпораций или компаний с преобладающим госучастием, которые обеспечивают практически монополию государства: в России это Росатом, в Индии — NPCIL и BHAVINI, во Франции — EDF и Areva, в Южной Корее — KEPCO и ее дочерняя структура KHNP.

И если в перечисленных холдингах все же иногда допускается неконтрольная доля частных инвесторов, то основные НИОКР, как правило, выведены в отдельные организации (обычно некоммерческие), полностью и напрямую контролируемые государством, например, CEA во Франции, НИЦ «Курчатовский институт» и другие ядерные центры в России, центры им. Х. Бабы и им И. Ганди в Индии, KAERI в Республике Корея. Роль частных структур в этой области незначительна, в отличие от некоторых стран второй группы.

В ряде случаев, наряду с федеральными, существенная роль принадлежит региональным и муниципальным властям. Из рассматриваемых государств это прежде всего касается Китая: значительные доли в атомных проектах этой страны имеют, в частности, провинции Гуандун, Фуцзянь, Гуанси, Чжэцзян, Хубэй, а также некоторые города.

Роль частных компаний в отрасли ограничена, хотя и в разной степени. Во Франции, Индии и России их удельный вес незначителен, в то время как в Китае и Южной Корее присутствие негосударственных структур более заметно. Впрочем, и тут они участвуют опосредованно — через компании с преобладающим госконтролем. Так, в Южной Корее около 49% акций холдинга KEPCO принадлежит негосударственным структурам, включая иностранные.

В свою очередь, KEPCO через свою «дочку» KHNP безраздельно контролирует все атомные станции страны. В Китае гонконгская группа CLP является совладелицей АЭС «Даявань» в провинции Гуандун (через свою дочернюю структуру HKNIC она владеет 25% акций компании-собственника станции — Guangdong Nuclear Power Joint Venture Co. Ltd.). Еще один пример в той же стране: французская EDF владеет ~30% китайской компании TNPJVC, осуществляющей проект строительства АЭС «Тайшань». Однако крупнейший конечный бенефициар обеих названных станций — контролируемый государством (центральной властью и провинцией Гуандун) холдинг CGN.

Вторая особенность некоторых стран «ядерного абсолютизма» состоит в том, что государство контролирует не только сферы применения атомной энергии и ядерно-топливный цикл, но и производство значительной части оборудования. Наивысшей степени монополизм такого рода достигает во Франции, Китае и России, где не только сами атомные станции, но и существенная доля производства основного оборудования ядерного острова, а нередко и процесс строительства АЭС контролируются компаниями с преобладающим госучастием.

Так, во Франции практически вся технологическая цепочка производства основного оборудования первого контура сосредоточена на нескольких предприятиях, принадлежащих подконтрольным государству структурам (в настоящее время — Areva, в дальнейшем, очевидно, — EDF).

В России в этой нише в отношении части производственной цепи (изготовление поковок, корпусов реакторов, парогенераторов и так далее) существует конкуренция между двумя отечественными поставщиками, один из которых (Росатом) полностью контролируется государством, другой (ОМЗ) — частично. Еще более развита конкуренция в Китае, однако и там отечественные поставщики основного оборудования АЭС остаются под преимущественным государственным контролем: прежде всего, такие крупнейшие на этом рынке компании, как China First Heavy Industries, Shanghai Electric, Dongfang Electric.

Третья отличительная черта стран «ядерного абсолютизма» — значительная доля контролируемых государством денежных потоков (средств госбюджетов и подконтрольных государству компаний) в структуре инвестиций в атомную отрасль. При этом в одних странах, например во Франции, преобладают рыночные источники финансирования (собственные средства госкомпаний и займы с рынка капиталов), в других наряду с такими источниками важнейшую роль играют госгарантии, льготные кредиты государственных финансовых институтов, государственные инвестиции, в том числе в капитал компаний (например, в России). Специальное налогообложение ядерной энергетики в странах «ядерного абсолютизма» либо не применяется, либо такое обременение невелико.

В то же время между странами «ядерного абсолютизма» существуют значительные различия в отношении к альтернативным, зарубежным поставщикам ядерных технологий: если одни практически закрыли для них внутренний рынок (Россия, Франция; в этом же направлении далеко продвинулась Южная Корея), то другие, напротив, демонстрируют максимальную открытость рынка (Индия, Китай).

При этом такие страны добиваются как можно большей локализации производства оборудования и строительства АЭС, стремясь постепенно получить неограниченные права на внедрение зарубежных ядерных технологий. Этот процесс достиг наиболее продвинутой стадии в Южной Корее, которая получила почти нелимитированные права и технические возможности для внедрения на внутреннем и внешних рынках корейских реакторов, созданных на основе лицензионных зарубежных технологий (в частности, флагманская модель южнокорейского реактора APR-1400 разработана на основе конструкции System 80+ американской компании Combustion Engineering, поглощенной в конечном итоге Westinghouse).

Почти так же далеко в адаптации зарубежных технологий успел зайти Китай, но применительно к большему числу реакторных концепций, чем Южная Корея. Индия находится лишь в начале этого пути в отношении конструкций легководных реакторов, но в то же время имеет практически неограниченные права на внедрение своих тяжеловодных реакторных установок, большинство моделей которых сохраняют многие технологические черты своих канадских прообразов.

Протекционистская модель отрасли не остается неизменной, в ряде стран она заметно трансформируется. В качестве примера можно привести Францию. С одной стороны, она достигла пиковых показателей «ядерного абсолютизма»: практически полный контроль государства над всеми сферами отрасли, беспрецедентная на мировом фоне роль АЭС в национальном энергобалансе (~75% выработки), высокий уровень развития ядерных технологий и так далее.

С другой стороны, в последние годы государство отказалось от дальнейшего наращивания атомной энергетики внутри страны, решив стабилизировать ее абсолютный масштаб на существующем уровне. Однако на деле это означает не отказ от жесткого протекционизма, а скорее смену его приоритетов: Париж смещает акцент господдержки на усиленную зарубежную экспансию и на качественное, а не количественное развитие собственной ядерной энергетики.

Пример еще большей трансформации — Великобритания. Исторически атомная энергетика этой страны развивалась в рамках «ядерного абсолютизма», но через несколько десятилетий Лондон начал постепенно продвигаться в сторону либерализации отрасли. К сегодняшнему дню Великобритания стала образцом своеобразной рыночной модели протекционизма, во многом напоминающей либеральную.

При этом нельзя сказать, что, уйдя от «государственной диктатуры» в отрасли, Великобритания выиграла: на пути к «ядерной демократии» страна утратила независимость в отношении ряда ключевых ядерных технологий гражданского назначения. Одной из причин этого стало резкое снижение в конце прошлого века государственной поддержки атомных НИОКР: по этому показателю Великобритания отстала от большинства крупных стран, включая и некоторые не имеющие ядерной генерации.

К протекционистским следует также отнести страны, в которых подконтрольная государству и поддерживаемая им ядерная генерация играет особую роль в существующем и перспективном энергобалансе, но за последние годы государство мало что сделало для воплощения этой стратегии — прежде всего из-за недостатка ресурсов. К таким странам «поневоле ограниченного» протекционизма относятся, например, Украина и Чехия.

Чехия в своей энергетической стратегии, утвержденной в середине 2015 года, сделала однозначную ставку на ядерную энергетику, которая в перспективе должна стать преобладающим компонентом баланса генерации: к 2030-м годам предполагается увеличить ее долю с 30–35% до 50–60% национальной выработки электроэнергии. Это может превратить энергетику Чешской Республики в одну из самых «ядерных» в мире.

Однако практического продвижения в этом направлении пока нет; в 2014 году был отменен тендер на строительство новых блоков АЭС «Темелин», и сегодня государство рассматривает возможность первоочередного расширения другой атомной станции — «Дукованы». Однако оба проекта остаются на стадии обсуждения.

Камнем преткновения при реализации планов стала неготовность государства компенсировать часть финансовых рисков строительства и последующего функционирования новых мощностей — через госгарантии или долгосрочное ценообразование, наподобие принятого в Великобритании. Эта проблема пока не нашла окончательного решения, несмотря на высказанную готовность ряда поставщиков технологий (российского реактора ВВЭР-1200 и американского AP1000) привлечь зарубежные инвестиции, покрывающие часть расходов.

Похожая неопределенность с обновлением ядерного парка и источниками его финансирования характерна для Украины, которая также отводит атомной энергетике исключительное место в нынешнем и перспективном энергобалансе, но в настоящее время не обладает ресурсами для ее комплексного развития. В общем, в странах «поневоле ограниченного» протекционизма государство полно решимости развивать ядерную энергетику, но пока не в состоянии обеспечить это за счет своих ресурсов.

Впрочем, в некоторых других подобных странах (Аргентине, Венгрии, Румынии) в последние годы ситуация сдвинулась от слов к делу: были достигнуты рамочные договоренности с поставщиками технологий, предусматривающие строительство новых ядерных мощностей. Во всех перечисленных случаях было решено привлечь зарубежных инвесторов или заемные средства для частичного финансирования проектов.

«АТОМНЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ»
В противоположность группе стран «ядерного протекционизма», в странах рыночного инвестиционного климата в атомной отрасли государство относительно слабо защищает ее от негативной конъюнктуры рынка и не устанавливает обязательных параметров развития ядерной энергетики. Вмешательство госструктур в отрасль ограничивается главным образом контролирующими и надзорными функциями в вопросах, связанных с ядерной безопасностью: сертификация оборудования, лицензирование проектов и тому подобных.

Развитие ядерной генерации зависит прежде всего от рыночных условий. В странах этой группы государство может оказывать прямую поддержку отдельным проектам, однако определяющую роль в развитии атомной энергетики все же играет частный сектор.

К примеру, в США государство руководствуется определенной стратегией развития энергетики, но она носит индикативный, сценарный характер. Белый дом или какой-то штат не могут потребовать от частных структур построить за свой счет определенный объем ядерных генерирующих мощностей или выбрать ту или иную технологию из числа сертифицированных.

Правительство влияет на ход развития отрасли не директивными решениями, как в странах «ядерного абсолютизма», а посредством мер экономического стимулирования или дестимулирования. Исключение составляют вопросы, так или иначе связанные с ядерной и радиационной безопасностью, физической защитой и т. п.

В ряде стран «либеральной группы», например, в Канаде, Финляндии, США, в решении вопросов развития атомной энергетики принимают участие, наряду с частными компаниями, регионы и муниципалитеты. Однако власти этого уровня не имеют монополии в отрасли. Отсутствие государственной монополии в ядерной энергетике — еще одна характерная черта рассматриваемых стран.

Независимо от того, сколько игроков насчитывается в секторе ядерной генерации, негосударственные структуры занимают в нем существенное место. Не монополизированы государством и сферы поставки ядерного топлива, проектирования и строительства атомных станций, изготовления основного оборудования АЭС и другие.

Самый яркий пример — США. Хотя государство прямо или косвенно присутствует во всех сферах атомной энергетики — от поставки технологий до выработки электроэнергии, — в гражданской части отрасли это присутствие невелико по сравнению с частными структурами. Так, из 61 действующей в США атомной станции лишь три находятся в федеральной собственности, остальные принадлежат десяткам компаний, в которых участвуют региональные и муниципальные структуры.

В гражданском ядерно-топливном цикле также преобладают негосударственные компании (они, кстати, выполняют важные функции и в ядерно-оружейном комплексе США). На рынке оборудования для АЭС существует конкуренция между зарубежными и отечественными поставщиками, которые не контролируются государством: Westinghouse и Toshiba, GE-Hitachi, B&W, Areva, Mitsubishi и другие.

Пример более значительной роли госструктур — Канада, где государство отказалось от монополии в ряде секторов отрасли лишь в последние полтора десятилетия. Существенная доля активов действующей ядерной генерации все еще контролируется провинциями (сегодня это Онтарио и Нью-Брансвик, раньше к их числу принадлежала и Квебек). Однако заметную роль уже играют и негосударственные структуры, которые, например, через компанию Bruce Power контролируют АЭС «Брюс» — мощнейшую в Канаде и всей Северной Америке.

В дальнейшем не исключено расширение роли негосударственных компаний в атомной энергетике. В ядерно-топливном цикле Канады, который относится к числу крупнейших в мире, также нет монополизма: важнейшие (но не единственные) игроки в сфере разведки и добычи урана — Cameco и Areva, а в верхних этажах производства ядерного топлива конкурируют Cameco и GE-Hitachi.

Наконец, в начале текущего десятилетия государство (федеральная власть) отказалось от монополии на поставку отечественных реакторных технологий, и важнейшим игроком в этой сфере стал инжиниринговый холдинг SNC–Lavalin Group. В то же время рынок основного оборудования для АЭС открыт зарубежным поставщикам, которые занимают на нем важное место (в нишах изготовления парогенераторов, оборудования машзала и так далее) и имеют возможности для дальнейшего расширения, в том числе поставки конструкций реакторов, альтернативных канадским.

Другой пример — Финляндия, где существенная доля в некоторых (но не всех) атомных проектах принадлежит подконтрольному государству акционерному обществу Fortum, но значительной частью активов владеют компании, которые не контролируются правительством страны. В то же время роль государства в поставке оборудования для атомной отрасли незначительна, как и в большинстве других стран, не имеющих собственных ключевых ядерных технологий и производственной базы для выпуска основного оборудования АЭС.

Также развита конкуренция и значительно присутствие негосударственного капитала в атомной энергетике Испании. Однако, в отличие от США, Финляндии или Канады, тут имеются прецеденты преимущественного контроля атомных станций зарубежными инвесторами (значительная доля активов принадлежит итальянской Enel). По похожему либеральному пути, по крайней мере пока, продвигается Турция, допускающая конкуренцию и полный контроль иностранных инвесторов в своей будущей атомной отрасли.

«ЯДЕРНАЯ ДИСКРИМИНАЦИЯ»
По ряду показателей страны с неблагоприятным инвестиционным климатом близки к некоторым государствам из двух других групп. Например, в их атомной энергетике, как правило, нет государственной монополии, а роль атомной энергии в ряде таких стран очень высока (до 40–55% баланса генерации).

Однако в странах рассматриваемой группы государство устанавливает дискриминационные условия для отрасли, которые ведут к ее сокращению и постепенной ликвидации или препятствуют развитию, иногда вопреки благоприятным экономическим предпосылкам: значительному спросу на недорогую энергию и высокой зависимости государств от импорта энергоносителей, а то и электричества. Это относится и к странам, где нет действующей ядерной генерации и при этом государство исключает ее появление.

В данной группе выделяются страны и регионы, поставившие перед собой на законодательном или нормативном уровне цель отказа от ядерной энергетики в определенные или гибкие сроки (Германия, Бельгия, Швейцария, Тайвань, Шотландия), либо установившие фактический запрет на использование атомной энергии в целях генерации (Италия, Австрия и другие). Так, Германия планирует отказаться от ядерной генерации в 2022 году, Бельгия и Тайвань — в 2025 году, Швейцария — предположительно в 2034 году.

При таких обстоятельствах долгосрочные инвестиции в развитие ядерной генерации, очевидно, теряют смысл. В некоторых перечисленных странах положение дополнительно осложняется дискриминационным фискальным режимом для действующей ядерной энергетики: специальным ее налогообложением, а также чрезмерной господдержкой конкурентных видов генерации. Все это происходит на фоне ухудшения с конца 2000-х годов конъюнктуры на многих рынках электроэнергии, что еще больше снижает рентабельность ядерной генерации.

В качестве примера можно привести Германию, где с 2011 года начал взиматься налог на ядерное топливо в размере 145 евро на 1 грамм загружаемого в реактор делящегося материала — ²³⁵U, ²³⁹Pu, ²⁴¹Pu и ²³³U (в Германии получили распространение МОX-топливо и топливо из регенерированного урана). Необходимо отметить, что для атомной энергетики Германии характерна в целом более высокая средняя рентабельность до налогообложения, чем для ряда других стран.

В отличие от многих государств, где в условиях ухудшения рыночной конъюнктуры часть АЭС с относительно старыми ядерными блоками средней мощности балансируют на грани рентабельности и иногда закрываются владельцами по экономическим причинам (США, Швеции, Канады, Бельгии, Японии), в ФРГ сохранилась только высокоэффективная ядерная генерация на относительно современных блоках мощностью ~1,3–1,4 ГВт.

Тем примечательнее, что, несмотря на потенциально более высокую устойчивость немецких операторов АЭС к дискриминационным фискальным мерам, энергокомпании вынуждены сокращать свой ядерный бизнес, вплоть до закрытия атомных станций раньше срока, утвержденного властями ФРГ. Так, в июне 2015 года по этой причине была досрочно закрыта АЭС «Графенрайнфельд».

Все владельцы атомных станций Германии потребовали в судах разной инстанции финансовых компенсаций от государства в связи с досрочным прекращением ядерной генерации к 2022 году и сохранением налога на ядерное топливо (который был введен в 2010 году при условии, наоборот, продления работы АЭС). Хотя по ряду исков энергокомпании добились промежуточного успеха (Налоговый суд в Гамбурге признал незаконным сохранение налога на ядерное топливо), остальные инстанции (Европейский суд, Федеральный конституционный суд Германии) пока не поддержали требования к властям.

Еще один пример подобной дискриминации — Бельгия, где в 2008 году был установлен налог на ядерную генерацию в виде ежегодного фиксированного платежа владельцев атомных станций, который поэтапно увеличивался (см. инфографику).

Государственные регулирующие органы Бельгии не отрицают, что размер налога сопоставим с прибылью владельцев АЭС от всей деятельности в энергетике Бельгии, которая снизилась в последние годы в несколько раз из-за ухудшения конъюнктуры рынка и роста удельных затрат на ядерную генерацию (на ряде бельгийских энергоблоков в нынешнем десятилетии имели место длительные внеплановые простои, связанные с выявленными дефектами и поломками).

По оценкам самих владельцев АЭС, в последние годы этот бизнес убыточен, и прежде всего именно из-за налога на ядерную генерацию. В середине 2013 года совладельцы бельгийских атомных станций (дочерние структуры французских энергокомпаний GDF Suez и EDF) инициировали иск в Конституционный суд Бельгии, оспаривающий увеличение данного налога. Но суд отклонил его и последующую апелляцию, признав действия властей правомерными.

Похожий дискриминационный фискальный режим в отношении АЭС, в сочетании с преференциями конкурирующим видам генерации, применяется и в ряде государств, которые в ближайшие годы не намерены отказываться от атомной энергетики либо собираются рассмотреть такую возможность лишь в неопределенном будущем.

Характерный пример — Швеция, правительство которой планирует сохранить ядерную энергетику на длительную перспективу — до тех пор, когда появится возможность заместить ее в энергобалансе (35–50% выработки, в зависимости от значительных колебаний гидрогенерации) возобновляемыми источниками энергии.

При всем различии объектов налогообложения, общей особенностью является то, что налоговая нагрузка напрямую не связана с объемом производства электроэнергии и начисляется практически независимо от него, поэтому реальный уровень фискального давления на ядерную генерацию в этих странах со временем возрастал — как в моменты повышения ставок налогов, так и в периоды неизменных ставок.

Так, в Германии в последние годы выработка атомных станций снизилась (в частности, уменьшился средний КИУМ на блоках АЭС «Исар», «Гронде», «Некарвестхайм», «Филипсбург»), но это привело к дополнительному росту налоговой нагрузки в расчете на 1 кВт.ч выработки.

Специальные налоги на ядерную энергетику в Германии, Бельгии, Швеции, Испании — это редкие случаи, когда специфическое «ядерное» налогообложение оказывает определяющее давление на бизнес владельцев АЭС.

Однако, помимо подобных «больших» налогов, а также характерных для многих государств сборов в фонды вывода из эксплуатации, в разных странах вводится и целый ряд других обязательных платежей, специально «адресованных» атомной энергетике.

К ним относятся всевозможные компенсации экологического воздействия, взносы на проведение мер радиационной безопасности (например, в Бельгии), фиксированные сборы с площадок использования атомной энергии (во Франции), сборы на содержание и вывод из эксплуатации объектов НИОКР (в Швеции), специальные налоговые отчисления в местные бюджеты (в Японии, Испании, Бельгии) и другие.

Как правило, каждый такой сбор не превышает нескольких миллионов долларов в год, однако в сумме иногда набегает немало, особенно в странах, где такие мелкие поборы добавляются к «большому» ядерному налогу, высоким взносам на бэкенд, огромным субсидиям конкурирующим видам генерации.

Например, в Бельгии подобные налоги (компенсационный сбор на меры радиационной защиты, «отступные» муниципалитетам, взнос на местную противопожарную безопасность и так далее) составляют ежегодно 10–20 млн евро, что для низкорентабельного с некоторых пор ядерного бизнеса этой страны весьма ощутимо.

АНОМАЛИИ ИНВЕСТКЛИМАТА
На основании приведенных примеров создается ощущение, что решающие факторы инвестиционного климата в атомной энергетике — отношение государства и степень его вмешательства в отрасль. Эти факторы влияют на все прочие, однако векторы их воздействия бывают прямо противоположными. Достаточно привести несколько примеров.

Прежде всего, при высоком уровне протекционизма высоки и гарантии возврата инвестиций (нередко прямые финансовые), что привлекает частных инвесторов, обеспечивая окупаемость вложений. Однако, если при умеренных вариантах такой протекционизм повышает инвестиционную привлекательность отрасли (например, в Великобритании), то в случае «ядерного абсолютизма» путь для частных, особенно иностранных инвестиций в атомную энергетику может быть закрыт, либо сильно ограничена конкуренция.

Это ведет к сужению выбора технологий, росту цен и ограничению круга инвесторов, а в ряде случаев — и объема инвестиций. Примеры можно найти в России, Южной Корее и других странах.

Иными словами, протекционизм в слишком больших дозах — не всегда благо для атомной отрасли, он может и негативно влиять на инвестиционный климат. Чтобы смягчить «передозировку», некоторые страны «ядерного абсолютизма» приоткрывают окно для конкуренции в определенных нишах атомного рынка.

Например, Франция обладает достаточными производственными мощностями, чтобы с лихвой покрыть собственные потребности в ядерном топливе, однако занижает лицензированный объем его производства на своих заводах фабрикации и допускает на национальный рынок зарубежных поставщиков, отдавая им некоторую его долю (15–20%).

Но есть и противоположные примеры, когда минимизация вмешательства государства, снятие регуляторных барьеров отнюдь не способствуют притоку инвестиций в ядерную энергетику. Конкурентная модель рынка электроэнергии может быть фактором ядерного инвестклимата, но далеко не всегда благоприятным.

Например, как уже отмечалось, развитие конкурентных рынков в США в сочетании с рядом других факторов приводит к вытеснению с них некоторых атомных станций и нежеланию инвесторов вкладывать деньги в новые проекты ядерной генерации. В то же время либерализация рынка электроэнергии в России стала, наоборот, благом для атомной энергетики, поскольку привела к снижению протекционизма в отношении конкурентов ядерной генерации, поставив АЭС в более справедливые и выгодные условия.

Итак, степень участия государства в атомной отрасли сама по себе не определяет качество инвестиционного климата, это палка о двух концах. Вмешательство властей может оказаться во благо, а может — и во вред. Есть примеры успешного развития атомной энергетики как при протекционистской (Россия, Франция, Южная Корея), так и при рыночной модели отрасли (США, Финляндия, в прошлом Германия).

Сама модель отрасли не статична, она нередко эволюционирует, а вместе с ней — и инвестиционный климат. Независимо от того, с чего начиналась эволюция отрасли, она может привести к совершенно разным результатам. Консервативный протекционизм иногда приводит к динамичному развитию ядерной энергетики и ее успешной интеграции в конкурентный рынок (Россия).

В то же время либерализм с режимом наибольшего благоприятствования для инвестиций вдруг перерождается в авторитарный диктат государства, в инвестиционном климате наступает «ледниковый период», и происходит по существу планомерная ликвидация отрасли (Германия, Бельгия, отчасти Швейцария и Швеция).

Такой финал — это по существу «ядерный абсолютизм наизнанку»: сохраняются внешние признаки рыночного инвестиционного климата (отсутствие монополии государства, конкуренция во всех сегментах отрасли, либеральный рынок и тому подобное), но на самом деле правительство директивно задает план развития атомной энергетики — ее уничтожение. То есть дискриминационный инвестклимат становится последней стадией эволюции отрасли.

Однако негативная позиция государства — не всегда главная помеха ядерной энергетике. В некоторых странах и регионах сочетание природных и рыночных условий делает применение атомной энергии экономически нецелесообразным. Например, в Норвегии, Новой Зеландии, Австрии обилие дешевых и хорошо освоенных гидроэнергетических ресурсов всегда ставило под сомнение целесообразность появления атомных станций. Этот же фактор в ряде стран, где АЭС есть (Бразилии, Швеции, Канаде, Швейцарии), создает привлекательные альтернативы действующей ядерной энергетике, мешая развитию отрасли.

Иногда государство и без объективных оснований создает запретительные барьеры для ядерной энергетики, несмотря на несомненную экономическую целесообразность АЭС для данной страны. Так происходит, к примеру, в Италии — самой энергозависимой стране Европы, не имеющей достаточного объема собственных источников энергии для удовлетворения потребностей четвертой по размеру экономики ЕС.

Италия пыталась развивать целый спектр ядерных технологий, но после аварии на Чернобыльской АЭС Рим свернул все проекты. Попытка возрождения атомной энергетики в начале нынешнего столетия «споткнулась» об аварию в Фукусиме: прошедший после нее общенациональный референдум заставил правительство подтвердить безъядерный статус Италии.

Говоря об этой стране, стоит затронуть важный вопрос о значении общественного мнения для инвестиционной обстановки в ядерной энергетике. Абсолютная нечувствительность к общественному мнению, характерная для стран с авторитарной политической системой, может привести к чрезмерно упрощенному, волюнтаристскому порядку утверждения атомных проектов, то есть к некоторой формализации ядерного надзора. Это в конечном итоге ослабляет систему ядерной безопасности, притупляет бдительность надзора и способно привести к драматичным последствиям. Нечто подобное, судя по всему, имело место в СССР накануне Чернобыля.

Однако у медали есть обратная сторона: высокая степень либерализации не только рынка, но и общества может сослужить плохую службу ядерной энергетике, заставив страну выбрать далеко не оптимальную энергостратегию. В государствах с развитой демократической традицией решение об использовании атомной энергии и судьбе многомиллиардных инвестиций подчас определяется настроениями избирателей, большинство из которых весьма смутно себе представляют реальные преимущества и опасности ядерной энергетики.

Эти настроения зависят от случайных событий и целенаправленных манипуляций заинтересованных и общественных групп. Одно такое событие, случившееся пять лет назад в Фукусиме, предрешило резкий разворот в энергетике ряда стран.

Таким образом, инвестиционный климат для ядерной энергетики весьма причудливо различается в разных странах, вне зависимости от прочих их особенностей, и меняется порой самым неожиданным образом. Роль государства в этом велика, как ни в одной другой сфере. Но нет прямой зависимости между условиями развития АЭС и государственной «диктатурой» либо «демократией» в атомной отрасли. Ядерная энергетика — редкая область, где и то и другое может дать одинаково хороший результат.

Экономическая ситуация, равные условия для ведения бизнеса и либерализация рынков этого фактора не перевешивают: подчас в странах с развитой и благополучной экономикой ядерная энергетика оказывается в кризисе, тогда как в некоторых небогатых государствах она прогрессирует.