Тренды: НОЯБРЬ 2017
Фото: Democracynow.org
ПОЛИТИКА
Урангейт пахнет санкциями?
Представители Республиканской партии в двух комитетах нижней палаты Конгресса США инициировали 24 октября расследование обстоятельств покупки структурами Росатома пакета акций, а впоследствии и полного контроля над уранодобывающей компанией Uranium One в период правления Барака Обамы.
Конгрессмены от партии, от которой избран нынешний Президент страны Дональд Трамп, намерены изучить вопрос о том, насколько адекватно ФБР и другие американские органы выполнили свои функции по анализу и согласованию этой сделки, приведшей, как утверждается, к установлению контроля российских структур над более чем 20 % рынка урана США.
На самом деле зависимости Соединенных Штатов в отношении природного урана от Росатома не существует: хотя бы (но не только) потому, что американские энергокомпании получают это сырье в основном из-за рубежа, от множества поставщиков из разных стран, а на обширном глобальном рынке урана наблюдается значительный избыток предложения при низких ценах.
Переключиться в случае необходимости на другие каналы поставки не составит никакого труда, а запасы урана в США (одни только коммерческие сопоставимы со всей мировой добычей) позволяют сделать это безболезненно и не торопясь. В то же время скандал может спровоцировать расследования любых форм активности Росатома в США, включая, например, рынок обогащенного урана.
Хотя доля российских структур в удовлетворении американских потребностей в ЕРР за последние годы снизилась примерно вдвое, им все еще принадлежит пятая часть этого сегмента, и заменить такие поставки немного сложнее, чем природный уран от российских компаний.
Попытки расширить тему, распространив ее на разные стадии ядерно-топливного цикла, уже просматриваются: например, звучат вопросы о том, как власти США допустили столь несвоевременное банкротство USEC (ныне Centrus — американской компании, не сумевшей внедрить отечественную технологию центрифужного разделения изотопов урана) и открытие рынка ЕРР перед русскими.
Вряд ли многие в американских верхах сомневаются, что истинная цель подобных изысканий — вовсе не устранение угрозы национальной безопасности, а внутриполитическая борьба. По широко распространенному мнению, сегодняшнее расследование фактически представляет собой новый ответ республиканцев на инициированные представителями Демократической партии расследования вопроса о поддержке Кремлем избирательной кампании Дональда Трампа. Недаром конгрессмены-республиканцы собираются, в частности, внимательно приглядеться к роли в согласовании сделки по Uranium One Хиллари Клинтон — бывшей главы Госдепартамента, а затем соперницы Трампа на президентских выборах.
Однако побочной жертвой внутренних разборок на Капитолийском холме вполне может оказаться российский бизнес. Независимо от правдоподобия выдвигаемых утверждений, Росатом, без сомнения, занимает весомое место на американском рынке ЯТЦ и может стать достаточно удобной мишенью для развития темы российского влияния. Хотя бы потому, что у американских политиков выбор невелик: деятельность большинства других российских корпораций на рынке этой страны можно разглядеть разве что в микроскоп.
На самом деле зависимости Соединенных Штатов в отношении природного урана от Росатома не существует: хотя бы (но не только) потому, что американские энергокомпании получают это сырье в основном из-за рубежа, от множества поставщиков из разных стран, а на обширном глобальном рынке урана наблюдается значительный избыток предложения при низких ценах.
Переключиться в случае необходимости на другие каналы поставки не составит никакого труда, а запасы урана в США (одни только коммерческие сопоставимы со всей мировой добычей) позволяют сделать это безболезненно и не торопясь. В то же время скандал может спровоцировать расследования любых форм активности Росатома в США, включая, например, рынок обогащенного урана.
Хотя доля российских структур в удовлетворении американских потребностей в ЕРР за последние годы снизилась примерно вдвое, им все еще принадлежит пятая часть этого сегмента, и заменить такие поставки немного сложнее, чем природный уран от российских компаний.
Попытки расширить тему, распространив ее на разные стадии ядерно-топливного цикла, уже просматриваются: например, звучат вопросы о том, как власти США допустили столь несвоевременное банкротство USEC (ныне Centrus — американской компании, не сумевшей внедрить отечественную технологию центрифужного разделения изотопов урана) и открытие рынка ЕРР перед русскими.
Вряд ли многие в американских верхах сомневаются, что истинная цель подобных изысканий — вовсе не устранение угрозы национальной безопасности, а внутриполитическая борьба. По широко распространенному мнению, сегодняшнее расследование фактически представляет собой новый ответ республиканцев на инициированные представителями Демократической партии расследования вопроса о поддержке Кремлем избирательной кампании Дональда Трампа. Недаром конгрессмены-республиканцы собираются, в частности, внимательно приглядеться к роли в согласовании сделки по Uranium One Хиллари Клинтон — бывшей главы Госдепартамента, а затем соперницы Трампа на президентских выборах.
Однако побочной жертвой внутренних разборок на Капитолийском холме вполне может оказаться российский бизнес. Независимо от правдоподобия выдвигаемых утверждений, Росатом, без сомнения, занимает весомое место на американском рынке ЯТЦ и может стать достаточно удобной мишенью для развития темы российского влияния. Хотя бы потому, что у американских политиков выбор невелик: деятельность большинства других российских корпораций на рынке этой страны можно разглядеть разве что в микроскоп.
ТЕХНОЛОГИИ
Великобритания выедет на Rolls-Royce
В первые два десятилетия развития атомной энергетики Великобритания была одним из пионеров в этой области. В то время страна начала развивать конструктивную линию канальных реакторов с углекислым охлаждением и графитовым замедлителем, и некоторые государства, приступившие тогда к созданию собственной ядерной энергетики, поначалу задумывались над тем, чтобы пойти по технологическому пути Соединенного Королевства: так, в Японии и Италии были построены британские реакторы Magnox и рассматривалась возможность продолжения этой линии (похожий по конструктивным принципам реактор в Испании был построен французами, развивавшими аналогичную технологию вслед за британцами, но самостоятельно).
С конца 1960-х годов Лондон начал обновление ядерного парка, которое подталкивалось нефтяным кризисом, возникшим после арабского нефтяного эмбарго 1973 года. На том этапе Великобритании пришлось выбирать между американскими легководными технологиями, одноконтурной кипящей тяжеловодной конструкцией, реакторами на быстрых нейтронах (для них Великобритания копила высокофоновый плутоний, запасы которого сегодня не знает куда девать) и отечественными газоохлаждаемыми реакторами второго поколения AGR.
В итоге тяжеловодная и «быстрая» технологии не пошли дальше демонстрационных установок, построенных на исследовательских площадках в Уинтрите и Дунрее, а после трудного опыта сооружения серии AGR (сопровождаемого чехардой со сменой многочисленных подрядчиков, техническими и финансовыми проблемами внедрения) Лондон стал склоняться к иностранному легководному варианту. «Первая заокеанская ласточка» — PWR конструкции Westinghouse — была достроена на АЭС «Сайзвелл-Б» к началу 1990-х годов, однако в послечернобыльские десятилетия в Великобритании, как и во многих других странах, развитие ядерной энергетики приостановилось.
Вернувшись в нынешнем веке к идее обновления своего почтенного ядерного парка, Великобритания решила провести его на основе зарубежных технологий: сегодня все проекты строительства новых ядерных блоков в этой стране базируются на заграничных конструкциях и продвигаются иностранными инвесторами. Отечественное гражданское реакторостроение добили реформы эпохи Маргарет Тэтчер, приведшие к резкому сокращению участия государства в ядерных НИОКР (по этому показателю Великобритания одно время отстала даже от тех развитых стран, которые не имеют атомной энергетики), а также проблемы с экономической эффективностью: многолетний кумулятивный КИУМ AGR заметно уступает всем остальным распространенным типам реакторов, а их вывод из эксплуатации — один из наиболее дорогих и трудоемких. И хотя из-за опасения за энергетическую безопасность функционирование энергоблоков с AGR решено продлить до 2030 года, на дальнейшем развитии этого конструктивного принципа сегодня поставлен крест.
Утрата Соединенным Королевством былого величия в ядерной сфере неоднократно становилась предметом рассмотрения различных парламентских и правительственных комиссий и рабочих групп. Недавно Лондон, похоже, нащупал ту область, в которой мог бы отыграться: по мысли властей, Великобритания должна пойти в авангарде мирового развития малых модульных реакторов, которое в последние годы набирает силу.
Весной 2016 года правительство объявило сбор предложений от всех заинтересованных частных структур с целью выбора оптимальной конструкции малого реактора, ее последующего широкого внедрения в Великобритании и создания производственного потенциала для серийного экспорта. На запрос откликнулся целый ряд компаний, преимущественно зарубежных, большинство из которых планируют внедрение своих конструкций и в других странах.
Чтобы добиться своей цели, у Лондона, похоже, есть один предпочтительный вариант: отказавшись от декларируемых либеральных принципов в пользу протекционизма, выбрать среди всех представленных предложений те, которые предполагают развитие отечественных ядерных компетенций.
Среди них наиболее жизнеспособным представляется вариант Rolls-Royce, которая не только сохранила комплексные и практические навыки в реакторостроении (будучи поставщиком силовых установок для британских атомных подлодок действующих и планируемых серий), но и формирует вокруг себя консорциум из британских компаний, в отличие от большинства участников конкурса. О негласном выборе кабинета министров в пользу этого предложения в конце октября 2017 года сообщило известное британское издание The Telegraph. Очень похоже на правду.
В итоге тяжеловодная и «быстрая» технологии не пошли дальше демонстрационных установок, построенных на исследовательских площадках в Уинтрите и Дунрее, а после трудного опыта сооружения серии AGR (сопровождаемого чехардой со сменой многочисленных подрядчиков, техническими и финансовыми проблемами внедрения) Лондон стал склоняться к иностранному легководному варианту. «Первая заокеанская ласточка» — PWR конструкции Westinghouse — была достроена на АЭС «Сайзвелл-Б» к началу 1990-х годов, однако в послечернобыльские десятилетия в Великобритании, как и во многих других странах, развитие ядерной энергетики приостановилось.
Вернувшись в нынешнем веке к идее обновления своего почтенного ядерного парка, Великобритания решила провести его на основе зарубежных технологий: сегодня все проекты строительства новых ядерных блоков в этой стране базируются на заграничных конструкциях и продвигаются иностранными инвесторами. Отечественное гражданское реакторостроение добили реформы эпохи Маргарет Тэтчер, приведшие к резкому сокращению участия государства в ядерных НИОКР (по этому показателю Великобритания одно время отстала даже от тех развитых стран, которые не имеют атомной энергетики), а также проблемы с экономической эффективностью: многолетний кумулятивный КИУМ AGR заметно уступает всем остальным распространенным типам реакторов, а их вывод из эксплуатации — один из наиболее дорогих и трудоемких. И хотя из-за опасения за энергетическую безопасность функционирование энергоблоков с AGR решено продлить до 2030 года, на дальнейшем развитии этого конструктивного принципа сегодня поставлен крест.
Утрата Соединенным Королевством былого величия в ядерной сфере неоднократно становилась предметом рассмотрения различных парламентских и правительственных комиссий и рабочих групп. Недавно Лондон, похоже, нащупал ту область, в которой мог бы отыграться: по мысли властей, Великобритания должна пойти в авангарде мирового развития малых модульных реакторов, которое в последние годы набирает силу.
Весной 2016 года правительство объявило сбор предложений от всех заинтересованных частных структур с целью выбора оптимальной конструкции малого реактора, ее последующего широкого внедрения в Великобритании и создания производственного потенциала для серийного экспорта. На запрос откликнулся целый ряд компаний, преимущественно зарубежных, большинство из которых планируют внедрение своих конструкций и в других странах.
Чтобы добиться своей цели, у Лондона, похоже, есть один предпочтительный вариант: отказавшись от декларируемых либеральных принципов в пользу протекционизма, выбрать среди всех представленных предложений те, которые предполагают развитие отечественных ядерных компетенций.
Среди них наиболее жизнеспособным представляется вариант Rolls-Royce, которая не только сохранила комплексные и практические навыки в реакторостроении (будучи поставщиком силовых установок для британских атомных подлодок действующих и планируемых серий), но и формирует вокруг себя консорциум из британских компаний, в отличие от большинства участников конкурса. О негласном выборе кабинета министров в пользу этого предложения в конце октября 2017 года сообщило известное британское издание The Telegraph. Очень похоже на правду.
БИЗНЕС
Кому кивнут болгары
2018 год может стать определяющим в судьбе атомного проекта в Болгарии. После вынужденного закрытия к концу 2006 года четырех энергоблоков ВВЭР‑440 на АЭС «Козлодуй» (таково было одно из условий вступления страны в ЕС) София по очереди бралась за несколько атомных проектов, но ни один из них не довела до зрелой стадии осуществления.
Самой явной неудачей можно считать отказ от строительства двухблочной станции на площадке «Белене»: проект начинался еще в 1980-х годах, был возобновлен в конце 2000-х на базе новой модификации реактора ВВЭР‑1000, но в 2012 году снова прекращен. Росатом, чьи дочерние структуры осуществили ряд подготовительных работ на площадке и изготовили часть основного оборудования, в 2016 году отсудил у болгарской энергокомпании NEC компенсацию в ~600 млн евро.
Попытки прежних властей Болгарии построить новый блок рядом с действующей двухблочной АЭС «Козлодуй» также не увенчались успехом: Westinghouse, чья технология AP1000 была для этого выбрана, оказался не готов стать еще и ключевым инвестором строительства, а других не нашлось. Не реализовались и планы переноса оборудования «Белене» на площадку «Козлодуя» для сооружения там нового ВВЭР.
И вот в конце 2014 года, после очередных пертурбаций в верхах, София снова решила вернуться к проекту «Белене», на который уже израсходовала больше 1,5 млрд евро. Как заметила однажды министр энергетики Болгарии Теменужка Петкова, у правительства нет права на очередную ошибку. Власти решили фактически приватизировать проект, отдав его почти целиком инвестору, не связанному с болгарским государством.
Правительство намерено сохранить лишь небольшую миноритарную долю (чтобы «держать руку на пульсе») и отказаться от государственного финансирования, госгарантий или долгосрочных контрактов на поставку энергии госструктурам. Тем самым власти снимают с себя бремя ответственности за проект, который, по мнению ряда его критиков, не является насущной необходимостью для Болгарии.
Действительно, в отношении обеспеченности электричеством страна выглядит весьма благополучно. Цены на электроэнергию в Болгарии — одни из самых низких в Евросоюзе: в 2016 году они составили для домашних хозяйств 9,4 евроцента, для промышленных потребителей — 7,9 евроцента за киловатт-час, по сравнению со средним уровнем в ЕС, соответственно, 20,5 и 11,4 евроцента. Небольшая балканская страна входит в число 15–20 крупнейших государств — экспортеров электричества в мире: в нынешнем десятилетии нетто-экспорт составлял ~8–10 млрд кВт∙ч в год. Последнее означает, что приблизительно пятая часть национальной выработки продается за границу, при том что в большинстве окружающих стран цены сравнимы с болгарскими.
Учитывая прогнозируемый медленный прирост энергопотребления, строительство новой атомной станции увеличит экспортные возможности Болгарии минимум в два раза, а два или три атомных блока из четырех на обеих АЭС будут работать на экспорт или его замещение на внутреннем рынке. Таким образом, Болгария вполне способна обойтись без атомной добавки к энергобалансу, однако новые мощности могут стать коммерчески выгодным предприятием, в случае удачных договоренностей с правительством об условиях реализации.
Официальная конкурсная процедура выбора инвестора должна стартовать в начале 2018 года. Теоретически инвестировать в болгарский атомный проект может кто угодно, однако опыт других стран, в том числе похожих по некоторым параметрам восточноевропейских (Литвы, Польши, Чехии, Румынии), показывает, что найти реальных сторонних инвесторов, готовых вложить миллиарды (в данном случае порядка 10 млрд евро) в подобный атомный проект в данном регионе, не так-то просто. В случае Болгарии гипотетический инвестор столкнется с весьма «пресыщенным» рынком электричества, что усложнит и продлит окупаемость проекта.
Между тем есть две страны — Россия и Китай, — чьи государственные компании готовы вкладывать такие средства в ядерную энергетику и на более трудных рынках. Структуры Росатома и CNNC могли бы стать фаворитами будущего тендерного процесса в Болгарии. Причем не обязательно в качестве соперников.
Попытки прежних властей Болгарии построить новый блок рядом с действующей двухблочной АЭС «Козлодуй» также не увенчались успехом: Westinghouse, чья технология AP1000 была для этого выбрана, оказался не готов стать еще и ключевым инвестором строительства, а других не нашлось. Не реализовались и планы переноса оборудования «Белене» на площадку «Козлодуя» для сооружения там нового ВВЭР.
И вот в конце 2014 года, после очередных пертурбаций в верхах, София снова решила вернуться к проекту «Белене», на который уже израсходовала больше 1,5 млрд евро. Как заметила однажды министр энергетики Болгарии Теменужка Петкова, у правительства нет права на очередную ошибку. Власти решили фактически приватизировать проект, отдав его почти целиком инвестору, не связанному с болгарским государством.
Правительство намерено сохранить лишь небольшую миноритарную долю (чтобы «держать руку на пульсе») и отказаться от государственного финансирования, госгарантий или долгосрочных контрактов на поставку энергии госструктурам. Тем самым власти снимают с себя бремя ответственности за проект, который, по мнению ряда его критиков, не является насущной необходимостью для Болгарии.
Действительно, в отношении обеспеченности электричеством страна выглядит весьма благополучно. Цены на электроэнергию в Болгарии — одни из самых низких в Евросоюзе: в 2016 году они составили для домашних хозяйств 9,4 евроцента, для промышленных потребителей — 7,9 евроцента за киловатт-час, по сравнению со средним уровнем в ЕС, соответственно, 20,5 и 11,4 евроцента. Небольшая балканская страна входит в число 15–20 крупнейших государств — экспортеров электричества в мире: в нынешнем десятилетии нетто-экспорт составлял ~8–10 млрд кВт∙ч в год. Последнее означает, что приблизительно пятая часть национальной выработки продается за границу, при том что в большинстве окружающих стран цены сравнимы с болгарскими.
Учитывая прогнозируемый медленный прирост энергопотребления, строительство новой атомной станции увеличит экспортные возможности Болгарии минимум в два раза, а два или три атомных блока из четырех на обеих АЭС будут работать на экспорт или его замещение на внутреннем рынке. Таким образом, Болгария вполне способна обойтись без атомной добавки к энергобалансу, однако новые мощности могут стать коммерчески выгодным предприятием, в случае удачных договоренностей с правительством об условиях реализации.
Официальная конкурсная процедура выбора инвестора должна стартовать в начале 2018 года. Теоретически инвестировать в болгарский атомный проект может кто угодно, однако опыт других стран, в том числе похожих по некоторым параметрам восточноевропейских (Литвы, Польши, Чехии, Румынии), показывает, что найти реальных сторонних инвесторов, готовых вложить миллиарды (в данном случае порядка 10 млрд евро) в подобный атомный проект в данном регионе, не так-то просто. В случае Болгарии гипотетический инвестор столкнется с весьма «пресыщенным» рынком электричества, что усложнит и продлит окупаемость проекта.
Между тем есть две страны — Россия и Китай, — чьи государственные компании готовы вкладывать такие средства в ядерную энергетику и на более трудных рынках. Структуры Росатома и CNNC могли бы стать фаворитами будущего тендерного процесса в Болгарии. Причем не обязательно в качестве соперников.
ПОЛИТИКА
Перелицовка ядерной политики ЮАР
Третий министр энергетики за последний год сменился в Южно-Африканской Республике: в середине октября Ммамолоко Кубаи уступила место, занятое ею весной нынешнего года, Дэвиду Малобо. Такое, неожиданное для многих решение принял президент страны Джейкоб Зума, одновременно осуществивший еще несколько перестановок в правительстве.
ЮАР — единственная страна Африки, имеющая действующую атомную станцию: двухблочную АЭС «Куберг», построенную по французской технологии. План развития электроэнергетики страны, принятый в 2011 году, предусматривает строительство до 2030 года 9,6 ГВт новых ядерных мощностей.
Назначение и недолгая деятельность предшественницы нового министра прошли на фоне реализации судебного решения, вынесенного в конце апреля и обязавшего правительство ЮАР приостановить ряд ранних приготовлений к тендеру на строительство новых ядерных энергоблоков, инициированных при позапрошлом министре Тине Джомат-Петтерсон, а также отменить некоторые международные соглашения о сотрудничестве в атомной сфере, заключенные, по оценке суда, с нарушениями законодательства (включая ряд договоренностей с Росатомом). Эти решения фактически приостановили на какое-то время развитие ядерной программы ЮАР.
Новый руководитель Минэнерго первым делом подтвердил приверженность целям и параметрам расширения ядерной генерации, провозглашенным в начале десятилетия. Тем самым он фактически игнорировал инициативу своего министерства годичной давности по пересмотру стратегии 2011 года: тогда был вынесен на общественное обсуждение проект более долгосрочного (до 2050 года) плана развития отрасли, который предполагал увеличение объема строительства ядерных мощностей до 20,4 ГВт, но отодвигал сроки начала практической реализации проектов до 2030-х годов.
Впрочем, единого мнения относительно темпов ядерного строительства в правительстве по-прежнему нет: так, 25 октября министр финансов Малузи Гигаба заявил, что, хотя ядерная генерация продолжает рассматриваться как составная часть перспективного энергобаланса, в сегодняшних неблагоприятных экономических условиях крупномасштабные проекты в атомной энергетике стране не по карману. По оценке М. Гигабы, новая версия плана развития отрасли более адекватно отражает возможности страны, чей бюджетный дефицит в текущем финансовом году (4,3 % ВВП) в полтора раза превысит прежние наметки правительства.
Поэтому, как полагает министр финансов, до утверждения обновленного плана, которое произойдет не раньше 2018 года, никаких решений по строительству АЭС приниматься не будет. К тому же, по мнению министра, в таких проектах нет насущной необходимости: ЮАР располагает достаточными резервами генерирующей мощности и в обозримой перспективе они сохранятся.
Таким образом, переформатирование правительства не решило проблему разногласий внутри южноафриканской правящей элиты относительно ядерного курса. Между тем обстоятельства неожиданных перестановок в кабинете министров вызвали большой резонанс в обществе, начавшийся с публикации 22 октября в известном национальном издании Sunday Times. По утверждению СМИ, президент страны сменил главу энергетического ведомства под влиянием России, которая таким образом хочет добиться активизации сделки по строительству в ЮАР энергоблоков российской конструкции.
Издание связало кадровые перестановки с якобы имевшей место 16 октября встречей главы южноафриканского государства с некой высокопоставленной российской делегацией, включавшей представителей силовых ведомств, а также намекнуло на связи новоиспеченного министра энергетики (возглавлявшего ранее ведомство государственной безопасности) с Москвой: по утверждению СМИ, Д. Малобо неоднократно бывал в России до и во время исполнения им обязанностей министра госбезопасности.
Об эффекте от поднятого шума можно судить по тому, что российская сторона удостоила его реакцией: пресс-секретарь Президента РФ Дмитрий Песков заявил (цитата по «РИА-Новости»), что Кремль расценивает утверждения южноафриканских СМИ «как очередное проявление … оголтелой русофобии, не имеющей ничего общего с реальностью». А согласно пространному официальному заявлению посольства России в ЮАР, ему ничего не известно о визите какой-либо высокопоставленной российской делегации в неделю, предшествовавшую скандальной публикации; саму же статью дипломаты расценивают как фейковую новость, появившуюся на фоне широкой антироссийской кампании, развернутой в СМИ различных стран.
Можно только гадать, есть ли доля правды в газетной шумихе, но одно известно наверняка: этот скандал вокруг «руки Москвы», как и прочие подобные в других государствах, будет с пользой применен некоторыми местными кругами для решения собственных лоббистских задач. В данном случае пýгало «российского влияния» поможет подталкивать правительство Южно-Африканской Республики в направлении конкурентов Росатома. Ведь любые возможные решения в пользу российской технологии автоматически вызовут очередные обвинения в ангажированности чиновников, а пущенная «утка» заживет собственной жизнью и перейдет из категории непроверенных слухов в разряд подразумеваемых аргументов.
Назначение и недолгая деятельность предшественницы нового министра прошли на фоне реализации судебного решения, вынесенного в конце апреля и обязавшего правительство ЮАР приостановить ряд ранних приготовлений к тендеру на строительство новых ядерных энергоблоков, инициированных при позапрошлом министре Тине Джомат-Петтерсон, а также отменить некоторые международные соглашения о сотрудничестве в атомной сфере, заключенные, по оценке суда, с нарушениями законодательства (включая ряд договоренностей с Росатомом). Эти решения фактически приостановили на какое-то время развитие ядерной программы ЮАР.
Новый руководитель Минэнерго первым делом подтвердил приверженность целям и параметрам расширения ядерной генерации, провозглашенным в начале десятилетия. Тем самым он фактически игнорировал инициативу своего министерства годичной давности по пересмотру стратегии 2011 года: тогда был вынесен на общественное обсуждение проект более долгосрочного (до 2050 года) плана развития отрасли, который предполагал увеличение объема строительства ядерных мощностей до 20,4 ГВт, но отодвигал сроки начала практической реализации проектов до 2030-х годов.
Впрочем, единого мнения относительно темпов ядерного строительства в правительстве по-прежнему нет: так, 25 октября министр финансов Малузи Гигаба заявил, что, хотя ядерная генерация продолжает рассматриваться как составная часть перспективного энергобаланса, в сегодняшних неблагоприятных экономических условиях крупномасштабные проекты в атомной энергетике стране не по карману. По оценке М. Гигабы, новая версия плана развития отрасли более адекватно отражает возможности страны, чей бюджетный дефицит в текущем финансовом году (4,3 % ВВП) в полтора раза превысит прежние наметки правительства.
Поэтому, как полагает министр финансов, до утверждения обновленного плана, которое произойдет не раньше 2018 года, никаких решений по строительству АЭС приниматься не будет. К тому же, по мнению министра, в таких проектах нет насущной необходимости: ЮАР располагает достаточными резервами генерирующей мощности и в обозримой перспективе они сохранятся.
Таким образом, переформатирование правительства не решило проблему разногласий внутри южноафриканской правящей элиты относительно ядерного курса. Между тем обстоятельства неожиданных перестановок в кабинете министров вызвали большой резонанс в обществе, начавшийся с публикации 22 октября в известном национальном издании Sunday Times. По утверждению СМИ, президент страны сменил главу энергетического ведомства под влиянием России, которая таким образом хочет добиться активизации сделки по строительству в ЮАР энергоблоков российской конструкции.
Издание связало кадровые перестановки с якобы имевшей место 16 октября встречей главы южноафриканского государства с некой высокопоставленной российской делегацией, включавшей представителей силовых ведомств, а также намекнуло на связи новоиспеченного министра энергетики (возглавлявшего ранее ведомство государственной безопасности) с Москвой: по утверждению СМИ, Д. Малобо неоднократно бывал в России до и во время исполнения им обязанностей министра госбезопасности.
Об эффекте от поднятого шума можно судить по тому, что российская сторона удостоила его реакцией: пресс-секретарь Президента РФ Дмитрий Песков заявил (цитата по «РИА-Новости»), что Кремль расценивает утверждения южноафриканских СМИ «как очередное проявление … оголтелой русофобии, не имеющей ничего общего с реальностью». А согласно пространному официальному заявлению посольства России в ЮАР, ему ничего не известно о визите какой-либо высокопоставленной российской делегации в неделю, предшествовавшую скандальной публикации; саму же статью дипломаты расценивают как фейковую новость, появившуюся на фоне широкой антироссийской кампании, развернутой в СМИ различных стран.
Можно только гадать, есть ли доля правды в газетной шумихе, но одно известно наверняка: этот скандал вокруг «руки Москвы», как и прочие подобные в других государствах, будет с пользой применен некоторыми местными кругами для решения собственных лоббистских задач. В данном случае пýгало «российского влияния» поможет подталкивать правительство Южно-Африканской Республики в направлении конкурентов Росатома. Ведь любые возможные решения в пользу российской технологии автоматически вызовут очередные обвинения в ангажированности чиновников, а пущенная «утка» заживет собственной жизнью и перейдет из категории непроверенных слухов в разряд подразумеваемых аргументов.
СТРАТЕГИЯ
Ревизия Мэйдзи
Попытка реставрации антиядерного курса Японии, предпринятая политической оппозицией, провалилась. На внеочередных парламентских выборах, состоявшихся 22 октября 2017 года, убедительную победу одержали две партии, составляющие правящую коалицию действующего премьер-министра Синдзо Абэ. Так называемая Партия надежды во главе с «самой влиятельной женщиной Японии» — губернатором Токио Юрике Коике — потерпела поражение.
Одним из главных предметов публичных разногласий между соперниками был вопрос о судьбе атомной энергетики, который после аварии на АЭС «Фукусима‑1» приобрел для японцев особое значение. При С. Абэ, находящемся у власти (не в первый раз) с декабря 2012 года, правительство свернуло с радикального курса своих предшественников, направленного на перспективный отказ от атомной энергетики; восстановило развитие отрасли в качестве одного из важнейших пунктов энергетической стратегии и добивается постепенного возвращения к работе десятков простаивающих ядерных энергоблоков. Ю. Коике, напротив, в числе важных пунктов своей предвыборной программы провозгласила постепенный полный отказ Японии от ядерной генерации к 2030 году и закрепление «безъядерного» статуса ее энергетики в законодательстве.
В условиях политической системы, которая существует в Японии, победа правящей коалиции (абсолютное большинство в ней принадлежит Либерально-демократической партии, которую возглавляет С. Абэ) означает сохранение власти нынешним главой кабинета министров. Выйдя победителем из последнего политического кризиса, С. Абэ вместе с переформатированным правительством получит карт-бланш на безоглядное продолжение своей прежней линии: восстановление дофукусимских направлений развития атомной отрасли, включая завершение строительства новых ядерных энергоблоков и объектов перспективного ЯТЦ, запланированных до Фукусимы.
Конечно, необходимо учитывать сопротивление части общества и популистских местных властей ряда префектур, которое приходится постепенно преодолевать при поддержке главных союзников — представителей крупного бизнеса в сфере промышленности и энергетики, кровно заинтересованных в сохранении ядерной генерации.
Однако подтверждение курса на перезапуск атомной энергетики может оказаться не единственным далеко идущим следствием нынешнего исхода выборов. Другим ключевым предметом разногласий между сторонниками С. Абэ и Ю. Коике был вопрос о поправках в Конституцию Японии, касающихся статуса японских вооруженных сил. Со времени фактического внешнего управления Японией послевоенными оккупационными властями США Основной закон страны содержит положения, отрицающие возможность создания полноценной армии и ее использование за пределами государства.
Так называемые Силы самообороны Японии долгое время существовали благодаря изощренной трактовке законодательства, а военное строительство и использование армии оставались сильно ограниченными. Поправки в Конституцию, предлагаемые сторонниками С. Абэ, направлены на легитимизацию армии Японии и ее укрепление в перспективе. Весомым поводом для этих изменений стала угроза со стороны Северной Кореи, чьи ядерная и ракетная программы прямо и недвусмысленно угрожают Японии. Однако «в скобках» японские политики, очевидно, имели в виду и трения с Китаем вокруг спорных морских территорий, и другие международные проблемы Токио.
Между тем в условиях новой внешнеполитической обстановки возникает вопрос: как далеко может зайти укрепление Японией своих военных способностей? Речь не только о ситуации на Корейском полуострове, но и о признаках размывания всего глобального послевоенного миропорядка, в рамках которого большинство стратегических вопросов решали пять «законных» ядерных держав — постоянных членов Совета Безопасности ООН.
Демонстративный вызов Северной Кореи, ее агрессия в адрес США, кризис вокруг Ирана (который может кончиться возвратом Тегерана к ядерным «экспериментам» и обострением конфликта в регионе), политические успехи на последних выборах в ФРГ правой партии (ведущей дело к пересмотру отношения общества к истории Германии первой половины XX века), явные успехи Индии в международной легализации своего ядерного статуса, наконец, инициатива администрации Трампа по реформированию ООН — вот лишь неполный перечень событий, которые в совокупности могут покачнуть сложившуюся систему глобальных сдержек и противовесов.
Если это произойдет, то ядерные программы Пакистана, Израиля, КНДР, Ирана и той же Индии станут лишь началом настоящего «праздника непослушания», который может закончиться появлением целой плеяды новых ядерных держав. И тогда экономические и технологические лидеры мира, типа Японии или Германии, почувствовав себя в опасности и на вторых ролях, зададутся небезосновательным вопросом: «А чем мы хуже?»
В послевоенные десятилетия тема создания ядерного оружия в Японии относилась к разряду абсолютно маргинальных: страна — на уровне основной массы общества и политического Олимпа — твердо придерживалась пацифистского курса, не допуская отклонений от него. Однако в последнее время все чаще политики первой величины позволяют себе вслух задаваться этим неприличным вопросом. К ним относятся, к примеру, бывший губернатор Токио Синтаро Исихара и сама Ю. Коике, в извилистой карьерной траектории которой был, между прочим, пост министра обороны Японии.
Если обстановка в мире и вокруг Страны Восходящего Солнца продолжит изменяться в названном направлении, не случится ли так, что затеваемого ныне изменения правового статуса вооруженных сил японской элите покажется мало?
В условиях политической системы, которая существует в Японии, победа правящей коалиции (абсолютное большинство в ней принадлежит Либерально-демократической партии, которую возглавляет С. Абэ) означает сохранение власти нынешним главой кабинета министров. Выйдя победителем из последнего политического кризиса, С. Абэ вместе с переформатированным правительством получит карт-бланш на безоглядное продолжение своей прежней линии: восстановление дофукусимских направлений развития атомной отрасли, включая завершение строительства новых ядерных энергоблоков и объектов перспективного ЯТЦ, запланированных до Фукусимы.
Конечно, необходимо учитывать сопротивление части общества и популистских местных властей ряда префектур, которое приходится постепенно преодолевать при поддержке главных союзников — представителей крупного бизнеса в сфере промышленности и энергетики, кровно заинтересованных в сохранении ядерной генерации.
Однако подтверждение курса на перезапуск атомной энергетики может оказаться не единственным далеко идущим следствием нынешнего исхода выборов. Другим ключевым предметом разногласий между сторонниками С. Абэ и Ю. Коике был вопрос о поправках в Конституцию Японии, касающихся статуса японских вооруженных сил. Со времени фактического внешнего управления Японией послевоенными оккупационными властями США Основной закон страны содержит положения, отрицающие возможность создания полноценной армии и ее использование за пределами государства.
Так называемые Силы самообороны Японии долгое время существовали благодаря изощренной трактовке законодательства, а военное строительство и использование армии оставались сильно ограниченными. Поправки в Конституцию, предлагаемые сторонниками С. Абэ, направлены на легитимизацию армии Японии и ее укрепление в перспективе. Весомым поводом для этих изменений стала угроза со стороны Северной Кореи, чьи ядерная и ракетная программы прямо и недвусмысленно угрожают Японии. Однако «в скобках» японские политики, очевидно, имели в виду и трения с Китаем вокруг спорных морских территорий, и другие международные проблемы Токио.
Между тем в условиях новой внешнеполитической обстановки возникает вопрос: как далеко может зайти укрепление Японией своих военных способностей? Речь не только о ситуации на Корейском полуострове, но и о признаках размывания всего глобального послевоенного миропорядка, в рамках которого большинство стратегических вопросов решали пять «законных» ядерных держав — постоянных членов Совета Безопасности ООН.
Демонстративный вызов Северной Кореи, ее агрессия в адрес США, кризис вокруг Ирана (который может кончиться возвратом Тегерана к ядерным «экспериментам» и обострением конфликта в регионе), политические успехи на последних выборах в ФРГ правой партии (ведущей дело к пересмотру отношения общества к истории Германии первой половины XX века), явные успехи Индии в международной легализации своего ядерного статуса, наконец, инициатива администрации Трампа по реформированию ООН — вот лишь неполный перечень событий, которые в совокупности могут покачнуть сложившуюся систему глобальных сдержек и противовесов.
Если это произойдет, то ядерные программы Пакистана, Израиля, КНДР, Ирана и той же Индии станут лишь началом настоящего «праздника непослушания», который может закончиться появлением целой плеяды новых ядерных держав. И тогда экономические и технологические лидеры мира, типа Японии или Германии, почувствовав себя в опасности и на вторых ролях, зададутся небезосновательным вопросом: «А чем мы хуже?»
В послевоенные десятилетия тема создания ядерного оружия в Японии относилась к разряду абсолютно маргинальных: страна — на уровне основной массы общества и политического Олимпа — твердо придерживалась пацифистского курса, не допуская отклонений от него. Однако в последнее время все чаще политики первой величины позволяют себе вслух задаваться этим неприличным вопросом. К ним относятся, к примеру, бывший губернатор Токио Синтаро Исихара и сама Ю. Коике, в извилистой карьерной траектории которой был, между прочим, пост министра обороны Японии.
Если обстановка в мире и вокруг Страны Восходящего Солнца продолжит изменяться в названном направлении, не случится ли так, что затеваемого ныне изменения правового статуса вооруженных сил японской элите покажется мало?
Тренды оценивал наш аналитик Ингард Шульга.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ НОМЕРА
